А. Роджер Экерч - На исходе дня. История ночи

Повивальные бабки вели себя не менее самоотверженно. Если ночью постоянно присутствовала возможность смерти, то в той же мере существовала и вероятность появления новой жизни, причем, согласно современной статистике, как раз с трех часов ночи резко возрастает число рождений. Для повитух это означало, что их вызывали при первых же схватках, и, кроме того, они оставались после родов, чтобы организовать необходимый послеродовой уход. В течение одного года повивальная бабка Марта Баллард из Мэна, по ее собственным подсчетам, провела без сна более сорока ночей. «Сейчас почти середина ночи, — писала она в 1795 году, — и меня вызывают в дом мистера Денсмора». В Глазго XVIII века, чтобы ночью доставлять повитух по нужному адресу, стали использоваться портшезы, но большинству повитух все же приходилось перемещаться в менее комфортабельных условиях. К примеру, Баллард добиралась до места и пешком, и в челноке, и верхом. Однажды по дороге к роженице ее сбросила лошадь. «Плыть по реке было опасно, но, с Божьей помощью, добралась благополучно», — писала она об одном ночном путешествии. Зачастую ей приходилось ночевать в домах у рожениц. Лондонская газета 1765 года описывала «трудности» повивальных бабок, которые, «поднявшись с теплой постели», шли «в мороз, дождь, град и снег в любое время ночи» 64.

Соседи также приходили на помощь в трудный час. Больным и их семьям приносили утешение деревенские священники. Однажды в апреле, сразу после полуночи, Джосселин отправился в дом к знакомой, «которая настоятельно просила меня быть с ней в момент кончины», а Вудфорд прибыл в дом бедняков, чтобы крестить новорожденного младенца, «тяжелобольного, в конвульсиях» 65. Как правило, утешение приходило от самых близких людей. Их сострадание могло проявляться ночью, когда соседи или родные сидели у постели заболевшего. Больных редко оставляли одних, обычно с ними была сиделка или кто-нибудь из друзей и родственников. По-французски эта вековая практика называлась «дежурить ночью у постели больного» (veiller ип malade). Многие сиделки имели богатый опыт такого многочасового дежурства. Кроме наблюдений за изменениями во внешнем виде и настроении больного, в их задачу входило облегчение его страданий: они делали перевязки, давали лекарства, поили бульоном. «Мы сидели с ним до глубокой ночи», — вспоминала Глюккель из Гамельна о предсмертных часах своего отца. Некоторые сиделки могли и вздремнуть, но большинство, вероятно, воздерживались от такого искушения. Со смертью человека обязанности семьи и друзей не заканчивались. В ночь перед похоронами и протестанты, и католики по традиции должны были бодрствовать. Хотя бы для того, чтобы защитить усопшего от злых духов. В 1765 году после смерти сына своего хозяина подмастерье из Новой Англии Джон Фитч «сидел всю ночь один у одра ребенка», чтобы «отгонять духов» 66.

Боязнь ночного пожара усиливала взаимные связи. Необходимость сохранить собственную жизнь поддерживала чувство общности с другими. «Когда горит дом соседей, в его свете видишь опасность и для себя» — утверждала английская поговорка, без сомнения воспринимавшаяся как метафорически, так и буквально. Когда в 1669 году в три часа ночи загорелась балка дымохода в доме Исаака Арчера в Восточной Англии, соседи тут же бросились на помощь, заметив, что Арчер выбежал за водой в ночной рубашке и босиком. «Жители деревни явились во множестве», — сообщал тот с облегчением. В городах соседи и посторонние справлялись с бедой вместе. Если на пожаре и оказывалось несколько зевак, не испытывавших сострадания к погорельцам, то большинство помогали как могли. В своем эссе «Смельчаки на пожаре» (Brave Men at Fires) Бенджамин Франклин замечал: «Ни мрак, ни холод не помеха добрым людям, из тех, кто достаточно крепок, чтобы поспешить к ужасному месту и оказать помощь в тушении огня». В 1677 году в Лондоне ученый из Лидса Ральф Торсби и его друг, поднятые тревогой, бросились на пожар, чтобы «помочь чем только можно» 67.

На первый взгляд кажется, что сходным образом люди реагировали и на преступления. В Англии каждый человек имел право поднять шум и крик, чтобы схватить опасного злодея. Согласно книге «Об английском государстве» (De Republica Anglorum; 1583), принадлежащей перу сэра Томаса Смита, «тот, кого ограбили, или тот, кто видит или предполагает, что кого-то грабят, должен поднять шум и крик, го есть позвать на помощь». Конечно, жертвы ночных нападений — дома или на улице — знали, что нужно кричать как можно громче и не один раз. Жуткие крики «Убивают!» обыкновенно свидетельствовали о нападении, независимо от того, насколько оно было серьезно. Ретиф де ла Бретон в своей книге «Жизнь отца моего» (La vie de топ рёге ; 1779) вспоминает случай из детства, когда жители деревни, услышав крики «Убивают!», бросились на выручку его родителя, состоятельного фермера, так как по ошибке решили, что на того напали. В одно мгновение «все бросили ужин, схватили что попалось под руку и помчались по главной дороге», однако обнаружили, что фермер цел и невредим. Жертвы чаще всего обращали свои крики к соседям, а не к ночным дозорным. Смертельно раненный в голову Джон Эклс из йоркширской деревушки Брайтон перед смертью все же успел крикнуть: «Соседи, помогите ради Христа!» «Соседи! Помогите! Помогите! На меня напали!» — кричала в Риме из окна обнаженная женщина 68.

Настойчивые призывы заставляли людей, по крайней мере, подойти к окнам, а некоторые, наиболее отважные, могли и выбежать на подмогу. В результате поднятой тревоги в одном нортгемптонширском доме толпа выскочила ночью на улицу с «вилами, палками и вертелами» и потребовала объяснить «причину шума». В 1684 году вся деревня Харлтон, «за исключением одного человека», пообещала свою помощь Генри Престону, йомену, боявшемуся ночных грабителей. Если с улицы звучали призывы о помощи, соседи имели право даже войти ночью в чужой дом. Например, в 1745 году в Клеркенуэлле муж и жена завлекли девушку-мулатку к себе домой. Подвергнувшись сексуальным домогательствам, она закричала: «Убивают!» — и тогда ее бесстрашная подружка Бетти Форбс крикнула с улицы: «Ты, черномазая собака, что ты там делаешь с девушкой? Выпусти ее, или я до тебя доберусь, потому что, когда кричат „Убивают!", мы имеем право взломать дверь!» И девушку тут же отпустили 69.

И все же жизнь определяла пределы соседской помощи. Прежде всего, темнота усиливала вероятность увечий, поскольку было трудно разобраться, кто нападающий, а кто жертва. В ряде городских районов, где располагались публичные дома и пивные, не проходило и ночи, чтобы тишину не нарушили вопли и проклятия. В суде Олд-Бейли соседи одной проститутки спокойно показали под присягой, что «она была очень культурной соседкой и никакого вреда не причиняла, только содержала бордель и время от времени некоторые постояльцы или посетители кричали: „Мерзавцы! Шлюхи! Грабят! Убивают!"» Из другого публичного дома «так часто доносились крики „Убивают!"», что на поднявшиеся шум и гам, когда однажды зарезали проститутку, «соседи не обратили особого внимания» 70. Вмешательство в такие дела могло кончиться ранением или смертью. Томас Смит из города Салем (Массачусетс), услышав крики «Убивают!», вошел в дом, считая, как он позже объяснил, что «стыдно позволить соседям прикончить друг друга». В результате такого героизма жестоко избили — и даже чуть не убили — его самого. В 1728 году, услышав призывы о помощи, некий лондонец тщетно пытался заставить дозорных выполнить свой долг. Получив категорический отказ, он сам схватил уличного грабителя, причем другие свидетели не захотели ему помочь: «Один сказал, что этот парень очень опасен и они не станут с ним связываться даже за 20 фунтов». Кроме того, всегда была вероятность, что вопли о помощи — это лишь хитрая уловка, дабы заманить простодушного прохожего в темный переулок. Проходя в полночь через Смитфилдский рынок, Одли Харви, обнажив шпагу, бросился на помощь неизвестному, а в результате был избит «жертвой» и его бандой. «Для честных людей расставлено столько ловушек!» — сетовал современник 71.