А. Роджер Экерч - На исходе дня. История ночи

Все же георгианская изобретательность никого не должна вводить в заблуждение. Проснувшись после первого сна, каждый бодрствующий ум сначала пребывал и не в сонном, и не в активном состоянии. Французы называли этот неопределенный период полусознания dorveille, что означает «между сном и бодрствованием». Хотя этому периоду и предшествовал непрерывный сон, моменты пробуждения после первого сна часто характеризуются двумя особенностями — неясным мышлением, блуждающим «вокруг желания», соединенного с явным ощущением удовлетворенности 37. «Мое сердце свободно и легко», — писал Уильям Каупер. В «Преследуемом видениями разуме» (The Haunted Mind) Натэниел Готорн, описывая одно из своих пробуждений от «полуночного сна», утверждал: «Если бы вы могли выбирать час пробуждения после сна в течение целой ночи, это происходило бы так… Вы находите промежуточное пространство, куда не вторгается суета жизни, где настоящий момент затягивается и становится реальностью». Менее оптимистично воспринимал «такие часы уединения» священник из Хаммерсмита Джон Уэйд, который в 1692 году жаловался на то, что, когда «пробуждаешься ночью или ранним утром, мысли нестройны, бессвязны», «размышления тщетны, не приносят пользы» и люди «творят зло в своих постелях» 38.

Узник, окованный цепями деспотизма, находясь вдали от своей темницы, обличает своего тирана перед цивилизованным миром. Отвратительное неравенство среди людей в определенном смысле прекратилось.

Луи-Себастьян Мерсье (1788) 39

Нередко люди пробуждались от первого сна, чтобы осмыслить калейдоскоп не совсем ясных образов, слегка расплывчатых, но вместе с тем живых картин, рожденных сновидениями, — то, что Тертуллиан справедливо назвал «делом сна». Так, согласно ранней английской легенде, к императору Долфину «во сне» приходит пророческое видение, а Канака в «Рассказе сквайра» просыпается после «первого сна» от приснившейся ей теплой вспышки света — «ибо такая большая радость наполнила ее сердце». Мистик Джейн Лид записала о мартовской ночи 1676 года: «Во время моего первого сна, ночью, много волшебных деяний и мыслей было даровано мне». Менее удачлив был Оливер Хейвуд — «во время первого сна» его посетило «ужасное видение»: его сын «стал изучать магическое, или черное, искусство». А в «Аллее баранов» (Ram Alley; 1611) сэр Оливер говорит о предрассветных часах, «когда служанки просыпаются от первого сна и, обманутые сновидениями, начинают плакать» 40.

Как и в предшествующие эпохи, в период раннего Нового времени сны играли существенную роль в жизни человека, согласно общему мнению всякий раз открывая как будущее, так и прошлое. О разнообразных источниках сновидений поэт эпохи Стюартов Френсис Хьюберт писал:

Задолго до конца XVIII века, когда представители образованных классов высмеивали «простонародное» толкование снов, критики, подобные сэру Томасу Брауну, осуждали рожденные ночью «вымыслы и ложь». По мнению Томаса Нэша, сон был не чем иным, как «дурманящей пеной и вздором воображения» 42. Тем не менее даже скептики признавали широко распространившееся обаяние сновидений. Автор Томас Трайон писал в 1689 году, что «большое число невежественных людей (глупые женщины и слабовольные мужчины) во все времена и нередко в наши дни, основываясь на своих сновидениях, делают множество нелепых и суеверных умозаключений». Weekly Register в 1732 году писал: «В мире существует определенный сорт людей, которые больше всего доверяют тому, что рождается воображением в снах» 43. Однако критики иногда были противоречивы в своих обвинениях. Браун, например, признавал, что сны могли помочь людям «более хладнокровно понять» себя; а губернатор Массачусетса и религиозный лидер Джон Уинтроп, утверждая, что сны не заслуживают «ни доверия, ни уважения», в то же время увековечил в своем дневнике взгляд колониста на Божественное вмешательство» 44.

То, что «английская нация всегда была знаменита сновидениями», как писал в 1767 году Somnifer, подтверждается нахлынувшими продажами сонников (дешевые издания для широкого читателя, разделы в книгах предсказаний или справочниках), посвященных толкованию различных типов видений, часто с замечательными уточнениями. Сонники, продававшиеся в середине XVIII века по ценам всего лишь от одного до шести пенсов, долго оставались общедоступной альтернативой местным предсказателям. Лишь несколько наиболее полных собраний включали в себя единственный сохранившийся древний путеводитель по сновидениям — «Толкование снов», — написанный во II веке н. э. Артеми-дором Эфесским. На протяжении XVI века этот труд привлекал к себе столь огромный интерес, что был переведен на итальянский, французский, немецкий, латинский и английский языки. К 1740 году только английский текст выдержал 24 издания. Его доморощенными конкурентами, опубликованными в Лондоне, стали первые издания 1571 и 1576 годов книги «Наиприятнейшее искусство толкования снов…» (The Most Pleasaunte Arte of the Interpretation of Dreames…) Toмаса Хилла и сочинение «Ночные застолья, или Всеобщая книга снов» (Nocturnal Revels, or, a Universal Dream-Book), впервые увидевшее свет в 1706 году. Этот сонник включал в себя расположенные по алфавиту главы, от «Знакомства» до «Письма», в которых освещалось несколько сотен снов; каждый из них был наделен смыслом благодаря скрытому в нем знамению, например: «Если вам снятся белые куры на навозной куче, это означает позор, вызванный ложным обвинением» 45.

Широкая публика ценила не только пророческую функцию снов, но и открываемую ими возможность более глубокого понимания тела и души. По мнению врачей, некоторые сновидения были обусловлены состоянием здоровья, как в свое время утверждали Аристотель и Гиппократ. Хирург XVI века Амбруаз Паре говорил: «Тем, у кого избыточное количество слизи, снятся половодья, снега и наводнения, а также падение с большой высоты». Больше повезло «тем, в чьих телах было слишком много крови»: им «снились бракосочетания, танцы, объятия женщин, праздники, шутки, смех, фруктовые сады и парки» 46. Другие сны, по всеобщему признанию, проливали свет на внутреннюю сущность человеческого характера. Задолго до философов-романтиков XIX века, а также Зигмунда Фрейда европейцы высоко ценили сновидения за их проникновение в личность, в частности за то, что они отражали отношения человека с Богом. «Мудрый человек, — писал в 1628 году Оуэн Фелтэм, — учится познавать себя как под покровом ночи, так и в поисках верных дневных путей». Однако ночь считалась высшим учителем, ибо «во сне мысли наших душ обнажены и естественны». По мнению Трайона, отрицавшего пророческие свойства снов, они «выявляли не только действительное состояние каждой человеческой души… но и то, каковы наши бодрствующие характеры, внутренняя сущность и намерения» 47.