Михаил Тяглый - Холокост в Крыму

Звериная жестокость к пленным, злобное пренебрежение к мирным жителям, беззастенчивый грабеж продуктов и имущества и, в то же время, злобная расправа с несопротивляющимися жителями — вот в чем заключается действительное отношение немцев к русским.

Немцы ставят себя в положение господ, а русских в положение прислужников, батраков. Мы — низшая раса, нечто вроде негров в колониях. Но хуже всего положение евреев. Их даже не третируют, как нас, русских, к ним относятся как к вредным животным: немцы врываются в еврейские квартиры, грубо хватают то, что попадает под руку, без всяких объяснений, переговоров роются в шкафах, столах и, не удостаивая хозяев словом или взглядом, уходят.

Мирных евреев бьют, как бьют наших пленных бойцов. Немцы обещали взять Севастополь не позже 7.XI. Сегодня соседка Голдобина, немного понимающая по-немецки сообщает со слов немецких солдат, что Севастополь будет взят 14.XI. ...

У русских немцы пока не грабят вещи, вот только отбирают лампы и ламповые стекла, но они «просят» птицу, яйца, всякую снедь, забирают эту пищу, причем дают плату — от 3 до 5% стоимости, требуют варить им суп, жарить картофель и т.п. ...

21.XI.41 г.

Хочу написать о евреях. Вот уже пять месяцев, как я ежедневно бываю у Розенбергов. Мы подружились. С ним я без конца играю в шахматы. Я играю сильнее и часто возвращаю ему неудачные ходы, он с удовольствием пользуется моими «зевками», поэтому результаты игры у нас равные. ...

Конечно, в первую очередь рассуждаем о политике. Мои высказывания принимаются как предсказания оракула. Часто затрагивается еврейский вопрос. Мой взгляд, в общем, сводится к тому, что еврейский вопрос в государственном масштабе возникает не из этнографических причин, а чисто по политическим соображениям.

Это удовлетворяет моих слушателей. Меня в этой семье всегда встречают с нескрываемой радостью, получается впечатление, что эта семья ищет у меня моральной поддержки, видит во мне спасение от мрачных мыслей. Они подолгу рассказывают мне о своих детях, делятся опасениями относительно немецкого нашествия. Мое присутствие вселяет в них бодрость, так без меня они в тревогах прячутся в бетонированный подвал, когда же я прихожу — они вылезают из подвала и даже при бомбежках немцами города не бегут спасаться, а совершенно спокойно остаются в комнатах.

Анна Соломоновна в этих случаях говорит: «В присутствии Александра Гавриловича я не боюсь бомбежки». Я постоянно успокаиваю их шуткой: «Анна Соломоновна! Немцы налетают на Симферополь так редко потому, что не знают, что здесь живут Розенберги и я. Вот если бы они узнали, что мы здесь живем, то уже будьте уверены, они не поскупились бы бросить на город лишнюю тысячу штук бомб. Бойтесь только того, чтобы кто-нибудь не донес немцам, что мы живем в городе Симферополе, тогда нам конец». Анна Соломоновна всегда смеется при этой шутке.

С приближением немцев в Крыму мои друзья высказывают все большую и большую тревогу. Их дочь эвакуировалась, Рувим Израилевич предполагает отвезти жену в район в горную деревню, самому же выжидать событий в городе.

Какой-то их знакомый приехал из занятого немцами Николаева и рассказывал о благожелательном отношении немцев к евреям, ему и нескольким другим евреям немцы дали автомобили и разрешили уехать за линию фронта — на сторону, занятую советскими войсками.

Другие беженцы говорят о притеснениях евреев немцами, о посылке на тяжелые физические работы, об устройстве гетто для евреев. Розенберги как будто вскользь задали мне вопрос, как, по моему мнению, будут русские относиться к евреям при науськивании немцев. Я ответил так: «Раньше, при царизме, евреи в большой массе представляли собою нетрудовой элемент: торговцев, посредников, коммивояжеров, банкиров и т.п. и являлись для трудового народа чуждым элементом. Кроме того, евреи держались обособленно от русских, избегали браков с русскими, не делились бытовыми вещами (например, у еврейской семьи русским нельзя было взять, хотя бы временно, нож, кружку, тарелку), не входили в тесное общение с русскими ни в работе, ни в быту, словом, не имели общих интересов, связывающих людей даже различных рас.

Такое положение вызывало рознь, недоверие, даже ненависть, выливавшиеся в погромы. Теперь же, при советской власти, русские и евреи работают плечом к плечу, празднуют одни и те же праздники, знакомятся семьями, еврейские дети играют и учатся вместе с русскими детьми, смешанные русско-еврейские браки самое обычное явление, интересы русских и евреев, радость, горе — общие.

Следовательно, теперь нет стимулов к розни, к недоверию, к ненависти. Исходя из этого, следует, безусловно, исключить всякую возможность не только погромов, но и просто плохого отношения русских к евреям.

Вы сами должны были убедиться за эти годы, что русские не шовинисты. Если немцы будут преследовать евреев, то русские будут всячески облегчать участь их».

Анна Соломоновна воскликнула: «Да! Да! Мы знаем это. Мы думаем так же как и вы, Александр Гаврилович». Рувим Израилевич подтвердил, обращаясь к жене: «Вот видишь, — ведь я говорил тебе то же самое». «Да, да, говорил, говорил, и я то же самое говорила, но нас, Александр Гаврилович, беспокоит вот какой вопрос: как вы, русские, сможете помочь нам, если немцы будут преследовать и вас самих?» Я рассмеялся и ответил: «Ну, тогда, Анна Соломоновна, будем помирать уже все вместе, я обещаю вам пойти вместе с вами на смерть, в компании умирать веселей». «Нет, вы живите, и передайте детям нашим о нашей судьбе». ...

22.XI.41 г.

Я как-то рассказал Розенбергам о том случае, когда немец не ударил меня только потому, что я самозванно объявил себя дворянином. Анна Соломоновна тотчас же придралась к этому случаю: «А почему бы вам, Александр Гаврилович, и не стать дворянином? У вас такое интеллигентное лицо, что вы можете сойти и за князя».

Я со смехом поблагодарил ее за комплимент, но Анна Соломоновна оставалась серьезной: «Вот если бы найти портреты каких-нибудь высокопоставленных лиц со звездами и лентами на груди и повесить их в вашей квартире? Имейте в виду, что немцы воспитаны на чрезвычайном чинопочитании и на уважении к титулам. Такие портреты могли бы избавить вас от многих неприятностей».

Я вспомнил, что у меня есть журнал «Вокруг света» за 1904 год, где находится портрет какого-то генерала Лашкевича. Я нашел соответствующий номер журнала и принес его Розенбергам.

Анна Соломоновна обрадовалась и вырезала этот портрет совместно с портретом генерала Мейендорфа. «Первый будет ваш отец, а второй — дядя по матери. Смотрите, вы схожи с вашим отцом как две капли воды». Две капли воды были моложе, не очень похожи, причем моя капля была даже старее капли моего отца, но я положил портреты моего «папы» и «дяди» в паспорт и ношу с собой постоянно.