Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

Однажды я был у него вместе с Павлом Петровичем Свиньиным. Пушкин, как увидел я из разговора, сердился на Свиньина за то, что очень неловко и некстати тот вздумал где-то на бале рекомендовать его славной тогда своей красотой и любезностью девице Л. Нельзя было оскорбить Пушкина более, как рекомендуя его знаменитым поэтом; а Свиньин сделал эту глупость. За то поэт и отплатил ему, как я был свидетелем, очень зло. Кроме того, он очень горячо выговаривал ему и просил вперёд не принимать труда знакомить его с кем бы то ни было. Пушкин, поуспокоившись, навёл разговор на приключения Свиньина в Бессарабии, где тот был с важным поручением от правительства, но поступал так, что его удалили от всяких занятий по службе. Пушкин стал расспрашивать его об этом очень ловко и смело, так что несчастный Свиньин вертелся, как береста на огне. «С чего же взяли, — спрашивал он у него, — что будто вы въезжали в Яссы с торжественною процессиею, верхом, с многочисленною свитой, и внушили такое почтение соломенным молдавским и валахским боярам, что они поднесли вам сто тысяч серебряных рублей?» — «Сказки, мивый Александр Сергеевич! сказки! Ну, стоит ли повторять такой вздор!» — восклицал Свиньин, который прилагал слово мивый (милый) в приятельском разговоре со всяким знакомым. — «Ну, а ведь вам подарили шубы?» — спрашивал опять Пушкин и такими вопросами преследовал Свиньина довольно долго, представляя себя любопытствующим, тогда как знал, что речь о бессарабских приключениях была для Свиньина — нож острый! Разговор перешёл к петербургскому обществу, и Свиньин стал говорить о лучшем избранном круге, называя многие вельможные лица; Пушкин и тут косвенно кольнул его, доказывая, что не всегда чиновные и значительные по службе люди принадлежат к хорошему обществу. Он почти прямо указывал на него, а для прикрытия своего намёка рассказал, что как-то он был у Карамзина (историографа), но не мог поговорить с ним оттого, что к нему беспрестанно приезжали гости и, как нарочно, всё это были сенаторы. Уезжал один, и будто на смену его являлся другой. Проводивши последнего из них, Карамзин сказал Пушкину: «Avez-vous remarqué, mon cher ami, que parmi tout ces messieurs il n’y avait pas un seul qui soit un homme de bonne compagnie?» (Заметили вы, что из всех этих господ ни один не принадлежит к хорошему обществу?). Свиньин совершенно согласился с мнением Карамзина и поспешно проговорил: «Да, да, мивый, это так, это так!» [459] Пушкин вообще любил повторять изречения или апофегмы Карамзина, потому что питал к нему уважение безграничное. Историограф был для него не только великий писатель, но и мудрец, — человек высокий, как выражался он. Когда он писал своего Бориса Годунова , Карамзин, услышав о том, спрашивал поэта, не надобно ли ему, для нового его создания, каких-нибудь сведений и подробностей из истории избранной им эпохи, и вызывался доставить всё, что может. Пушкин отвечал, что он имеет всё в «Истории Государства Российского», великом создании великого историка, которому обязан и идеею нового своего творения. Дело критики показать, на сколько повредило его драме слишком близкое воспроизведение Карамзинского Годунова и уверенность, что историограф не ошибался. За Карамзина же он окончательно разошёлся и с моим братом […]

Как рыцарь, как смелый боец на избранном им поприще, Николай Алексеевич не робел ни перед знатностью, ни перед какими бы то ни было авторитетами, когда надобно было обличить порок, низость, злоупотребление. Он ненавидел старинную русскую поговорку: «Не нашу тысячу рубят!» и кидался в схватку при всяком случае, который пробуждал в нём неизменное чувство на защиту правды и добра. Повидимому, какая надобность была ему задевать и восстановлять против себя опасного неприятеля в этом могущественном писателе? Не выгоднее ли было бы позабыть распри и жить с ним, по крайней мере, в приязни? Но это было уже невозможно для моего брата с тех пор, как Пушкин написал некоторые свои стихотворения и напечатал в Литературной Газете Дельвига Послание к вельможе . Николай Алексеевич пришёл в глубокое негодование, потому что видел самовольное, жалкое унижение Пушкина особенно в этом послании. Он стал при всяком случае указывать на слабые стороны поэта и за изменчивость его платил ему резкою правдою. Многие видят мастерское произведение в Послании к вельможе; но брат мой тем больше сердился, что находил в нём прекрасные, пушкинские стихи.

Курьёзно суждение об этом г. Анненкова, который в хвалебной компиляции своей о Пушкине говорит: «При появлении своём, оно (Послание к вельможе), как и многие другие произведения поэта, возбудило недоумение. В свете считали его недостойным лица, к которому писано; в журналах, наоборот, недостойным автора, которого обвиняли в намерении составить панегирик. Любопытно суждение одного повременного издания об этой пьесе, одинаково поражающей и совершенством формы, и совершенством содержания. При разборе „Бориса Годунова“ журнал („Московский Телеграф“, 1833 г., ч. 49-я, № 1-й) замечал: „Мы уверены, что современем сам Пушкин выбросит из собрания своих сочинений многое, как-то: Загадку, Собрание насекомых, Дорожные жалобы, Послание к вельможе — всё это недостойно его“. Понимание эстетических произведений, связывающее журнал 1833 года с журналом 1820 года!» (Материалы для биографии Пушкина, страница 253-я). Понимание!.. Где г. критик подслушал, что в свете считали «Послание» недостойным лица, к которому оно писано?.. Разве это были Суворов, Екатерина Великая, Карамзин, т. е. или герой, или богиня мудрости, или великий писатель? Известно, какою славою пользовался в Москве прославленный Пушкиным вельможа!.. Напротив, как современник событий, я помню, что все единогласно пожалели об унижении, какому подверг себя Пушкин. Чего желал, чего искал он? Похвалить богатство и сластолюбие? Пообедать у вельможи и насладиться беседою полумёртвого, измождённого старика, недостойного своих почтенных лет? Вот в чём было недоумение и вот что возбуждало негодование. Понимание! Тем хуже было, что, писавши о недостойном предмете, Пушкин находил прекрасные стихи и как будто вдохновение. Не таков был Державин: когда его уговаривали написать похвальное стихотворение Потёмкину, он написал пустейшее произведение Решемыслу , то есть не умел льстить и находить вдохновение по заказу; но, поражённый внезапною смертью Потёмкина, он написал свой Водопад , когда уже не мог рассчитывать на благосклонность умершего. Вот чего требовали современники и от Пушкина, и чего всегда требуют все благородные, чистые духом люди от поэтов. Неужели Франция не встрепенулась бы от негодования, когда бы Виктор Гюго в начале 1830 года написал льстивое послание к министру Полиньяку, так же знатному вельможе, который был, конечно, не хуже того, к кому писал Пушкин? Неужели и теперь, если бы кто-нибудь из лучших современных стихотворцев прекрасными стихами написал такое же хвалебное стихотворение к современному недостойному вельможе, — неужели теперь это не возбудило бы негодования? Неужели стали бы только любоваться стихами, не обращая внимания на смысл и значение сочинения? Г. Анненков очень низко думает о своих современниках, если скажет да! Я не желаю такого понимания ни нынешнему, ни будущему поколению. Повторяю: тем хуже, что Пушкин нашёл вдохновение для такого предмета! Если бы это не было временным, исключительным поступком, нельзя было бы верить истине других его стихотворений, и они казались бы нам противны, именно вследствие эстетического понимания. [460]