Валерия Косякова - Код Средневековья. Иероним Босх

Над Евой, справа от озера, Босх написал иссохшую почву небольшого холма. Сальвадор Дали же в этом фрагменте усмотрел человеческий (а точнее говоря – свой собственный) профиль с вытянутым носом (который он потом воспроизвёл в своей картине «Великий мастурбатор», глава 8, рис. 37 а, б). Подобные ассоциации возникают неспроста: финиковая пальма на утёсе, обвитая змеем, – древо познания добра и зла, в то время как антропоморфный утёс отождествляется с Голгофой, местом казнил Христа. Образ Голгофы в средневековой иконографии нередко изображался в виде холма с Адамовым черепом у основания, что могло подвигнуть Босха на идею человекоподобия самой Голгофы как соединения доктрин первородного греха и его искупления распятием Христа. Помимо того, «Золотая легенда» рассказывала: орудие казни Христа, крест, сделали именно из древа познания добра и зла, – это поверье было весьма распространено в Средневековье [22] Ворагинский И. Золотая легенда. М., 2017. С. 310–311. .

Рис. 11. Из источника жизни с фонтаном пьют различные животные, указывая на благодать вод. Единорог – символ девственности, непорочности и чистоты (считалось, что вода, которой коснулся рог единорога, может излечить). Подле единорога утоляют жажду две лошади, бык, олени и козлята – метафоры души, ищущей приюта в Боге, как сказано Давидом (Пс. 41:1–2): «Так же, как олень стремится к источникам вод, так стремится душа моя к Тебе, Боже». Фонтан, как и часто изображаемые Босхом ветряные и водяные мельницы так же представлются аллегорией креста, распятия и спасения. Подобное толкование мельниц свойственно всему Средневековью и нидерландской культуре в целом, такую символику можно обнаружить в работах Питера Брейгеля, Винсента ван Гога или Пита Мондриана.

Рис. 12. Соприкосновение стоп Адама и Христа (Нового Адама), пророчествующее искупление первородного греха.

Рис. 13 а. Христос, благословляющий брак с Евой (образ которой содержит аллюзию на Церковь в женском обличии).

Рис. 13 б. Жест, скрепляющий брак. Ян ван Эйк Портрет четы Арнольфини, 1434 г. National Gallery, London.

Рис. 14. Творение Евы из ребра Адама. В медальоне ниже – Бог в ипостаси Сына достаёт коронованную Церковь в образе Евы из правого бока Христа. XII в., Франция, Bible moralisée. MS. Bodl. 270b, fol. 6r. Bodleian library, Oxford.

Существует и другая раннехристианская легенда, связывающая Адама и Христа. Позднее она вошла в Никодимово Евангелие и в различных версиях сохранилась в средневековой литературе. Предание рассказывает о сыне Адама – Сете. Умирая, отец послал его в рай за маслом милосердия. У входа в запретные чертоги архангел Михаил поведал Сету и Еве, что они получат масло только спустя несколько тысяч лет, когда Христос возродит в день Страшного суда Адама и других умерших. В латинской версии (XII века) херувим даёт Сету три зерна плода с древа познания. Их положили в рот умершему Адаму и похоронили его в долине Хеврона, а из семян проросли три побега: кедр, кипарис и сосна (те же деревья растут в раю) – из них впоследствии был изготовлен крест, на котором распяли Христа. Посему возвращение человека в рай возможно лишь только после возрождения Адама во Христе и второго пришествия Спасителя, т. е. – Страшного суда. И действительно весь триптих обнаруживает связь с эсхатологическими идеями, как и концепция возвращения в рай после Апокалипсиса.

Итак, одесную от Христа (по правую руку) – положительные качества и элементы, а ошую (по левую) – символы греха. Для зрителя же – на левой половине картины слон олицетворяет ум, силу, мощь, трезвость, целомудрие и умеренность, при этом животные с рогами, а также утки и птицы с длинным клювом намекают на мужскую природу и похоть. На стороне Евы – лебедь, символизирующий самоотречение и чистоту, однако по причине длинной шеи бестиарий уличает его в гордыне. Тут и жираф, что возвышается над прочими тварями, он свысока и зловеще взирает на них, как и на зрителя триптиха. До Босха жираф изображался довольно редко. Иероним вводит эту фигуру в свои эстетические координаты, как означающую, подобно лебедю, надменность и гордыню. Гордыня же – тягчайший грех, ведь именно она, спровоцировала восстание ангелов на небесах против Господа и низвергла Люцифера.

«Райская» створка центрирована образом брака. Брак – благодатен и богодан: идеал его – символический брак между Христом и его Церковью (между Богом и человеком) как единством верующих людей. Вместе с тем брак может обернуться дорогой в ад. Грехопадение толковалось как потворство плоти, как потакание её зову, как попрание и порча священного союза, данного Богом. Иисус же (Жених со своей новой Евой – Церковью) восстановил священство брака искупительной жертвой. Христос знаменует собой воздержание, а человек (Адам и Ева) – его нарушение. Потому у Босха образы порока возникают уже в раю, но чудесным образом они же предвещают грядущее спасение (очищение). В Средние века бытовала легенда: пока Адам спал в момент сотворения Евы, Бог даровал ему вещий сон, в котором тот узрел свою собственную будущую участь в качестве грешника, преображающегося затем в Нового Адама – Христа [23] Daniélou, J. Sacramentum futuri. Etudes sur Les origines de la typologie biblique. Paris, 1950, pр. 35–44. Heimann, A. Die Hochzeit von Adam und Eva im Paradies nebst einigen anderen Hochzeitsbildern // Wallraf-Richartz-Jahrbuch, 1975, pр.11–40. . Вот почему некоторые исследователи считают, что весь триптих можно интерпретировать как видение Адама в духе средневековой визионерской литературы [24] Falkenburg, R. In conversation with The Garden of Earthly Delights // Bosch. Madrid, 2016, pр. 139–140. .

Левая панель представляет рай до грехопадения. Финальное воздаяние в аду, после Конца концов, после Страшного суда изображено на правой панели. Так что же являет композиция центральной части триптиха? Непосредственно сад земных наслаждений? По меньшей мере перед зрителем точно сад – судя по изобилию всевозможных плодов и ягод, цветов и деревьев. Но является ли сей сад (а такие предположения были) земным раем? Что сообщает центральная часть зрителю? О рае чистом и безгрешном, не знающем стыда и срама? Или же, наоборот, о буйстве похоти и плоти, о торжестве тщеты и тлена, о разврате и распаде, о пакости и скверне дней, наступивших после изгнания Адама и Евы из рая?