Валерия Косякова - Код Средневековья. Иероним Босх

В английском тексте «Видение святого Юлиана» (ок. 1206 г.) ангел берёт с собою героя по имени Туркилл в потустороннее путешествие. Рассказ изобилует описаниями адских чертогов: огонь, холод и солёные озёра, мост с шипами и кольями. Святой Николай председательствует в чистилище, помогая душам спастись. При этом уникально, что он, а не архангел, использует весы для взвешивания душ, определяя, действительно ли они заслуживают награды или кары. Место наказания также необычно: ад описывается, как театр. Обречённых размещают на сидения, причиняющие им боль. Бесы смотрят спектакль с участием грешников: как те воспроизводят свои грехи, затем демоны люто пытают их, прежде чем, наконец, вернуть на свои места [76] Wendover, R. Flores historiarum. Hewlett, 1887, pp. 16–35. . Священник-врун, солдат – убийца и грабитель, адвокат-взяточник, гордец, прелюбодейки и прелюбодеи, клеветники, воры, поджигатели и осквернители религиозных мест, плохие купцы – эти герои ада также сравнимы с социальным набором грешников на Страшном суде босхианского ада.

Мост изображён Босхом и в аду «Воза сена», и на заднем плане ада в «Саду земных наслаждений». В центральной части триптиха «Страшный суд» присутствует мост как маркер ада. У Босха образ моста негативен, по нему идут не праведники, но апокалиптическое воинство. Впереди полчища бежит чудовище с письмом в зубах – скорее всего, это специфический средневековый документ, разрешающий применение телесных пыток.

Круг средневековых христианских текстов, дающих представление о путешествиях в ад и рай, действительно очень широк и разнообразен. Работы Иеронима Босха встраиваются в саму ткань апокалиптического дискурса как в триптихе «Воз сена», а обострившееся в культуре чувство милленаризма актуализирует столетиями формировавшийся словарь визуальных образов ада [77] Милленаризм (хилиазм) – ожидание тысячелетнего царства праведников на земле, которое должно свершиться перед Страшным судом. В основе учения лежит буквальное толкование Откр. 20:1–4. .

Итак, путь катящейся повозки, представленной на центральной панели, переходит в мрачные чертоги правой створки триптиха – к закономерному результату греховного раздрая – в ад, где все люди, за вычетом святых и раскаявшихся, получают возмездие, соответствующее их преступлению. Мы помним, что мир «Воза сена» онтологически зол и нечист. Правая створка – падший рай. Центральная – люди, увлечённые своими низменными желаниями, развращённые, расхищающие сено/благо, не замечая, что над ними всегда идёт перманентный Суд со стороны Христа, изображённого в небе в позе вселенского судьи. Справа сбоку на центральной панели изображён слепой, таковы же и люди этого мира, слепые и глухие к заповедям, к Апокалипсису и даже к аду, ожидающему грешников на следующей створке (рис. 55). Именно последний становится их прижизненной и посмертной темницей. По сути Босх в героях «Воза сена» видит потребителей, зачарованных миром городского консюмеризма эпохи надвигающегося Нового времени. Логика рынка представляется ему чем-то преисполненным негативности в духе падших городов и империй: Вавилона, Рима и, видимо, Европы той эпохи (такое обобщение можно сделать исходя из всеобъемлющей классовой палитры, изображённой художником).

Рис. 55. Старофранцузская поэма «Змей суда» сообщает: в аду – семь башен, в каждой из них грешники претерпевают девяносто девять мук. «Воз сена», фрагмент правой створки (Ад).

Демоны мучают и истязают грешников сообразно их проступкам. Черти строят башню. Каждый её кирпич – грех, замуровывающий человека в архитектуру тюрьмы, – так размышлял об этом триптихе Хосе Сигуэнса ( José de Sigüenza ). Дирк ван Дельфтский ( Dirc van Delft ), нидерландский богослов, в своей объёмной (около тысячи страниц) книге «Справочник христианской веры» (нид. Tafel er Kerstenre Ghelove ), написанной в духе схоластической энциклопедии, помимо прочих аллегорий, создаёт образ замка дьявола. Монументальное строение возводится из смертных грехах людей, заключивших себя в инфернальную башню [78] Dirc van Delf. Tafel er Kerstenre Ghelove. Antwerpen,1937, p.167. .

На заднем плане босхианского ада изображён пожираемый пожаром город, в котором выделяются черты разрушающегося собора с силуэтом висельника на нём. Важной деталью является всадник на быке, повёрнутый спиной к зрителю. Всадник – очевидно фигура отрицательная, бык же – распространённый персонаж, охраняющий мост в преисподнюю. Вся эта сцена отсылает «Видению Тунгдала».

Одно из высших переживаний заточения во внутреннем аду передаёт Тереза Авильская, осознавшая ад как самоубийство души, совершаемое в полнейшем одиночестве: « Вход туда напоминал длинный и узкий тупик или очень узкое, очень тесное и очень темное отверстие печи. Пол был залит жидкой грязью, стоял невыносимый смрад и повсюду кишели ядовитые пресмыкающиеся. В самом конце тупика, в стене, было углубление в виде ниши, в которую вдруг я оказалась втиснутой. Мне было очень тесно там, и хотя всё, о чём я перед этим рассказала, было намного ужаснее, чем я способна передать, оно могло бы показаться даже приятным в сравнении с тем, что я испытала, оказавшись в этом углублении. Эта пытка была столь чудовищна, что всё, что можно было бы о ней сказать, не передаст и малой её доли. Я почувствовала вдруг, что душу мою гложет огонь столь страшный, что для меня было бы невозможно описать его таким, каким он был, поскольку и для меня самой это было непостижимо. Мне пришлось испытать боли самые непереносимые, какие только, по мнению врачей, бывают в этой жизни. Но что эти боли по сравнению с тем, что я почувствовала, с ужасом узнав, что им не будет конца! Но и этого ещё мало в сравнении с той агонией, в какой находится душа, когда ей кажется, будто её пытаются раздавить, от чего её скорбь и отчаяние доходят до такого предела, что невозможно описать. Мало сказать, что ей кажется, будто её непрестанно раздирают: ибо это действует внешняя по отношению к ней сила, которая разрывает её на части; но внутренние огонь и безысходность, их предельную ужасную муку – мне и вовсе не хватает слов, чтобы их выразить. Я не знала, что мне их причиняет, но я чувствовала себя как бы разрубленной на тысячи кусков и горящей, и эти внутренние муки казались мне страшнее всех казней и скорбей. В этом ужасном месте нет никакой надежды получить хоть немного облегчения, и трудно представить себе более тесного места, ибо там невозможно ни сесть, ни лечь. Я была словно втиснута в отверстие стены: и эти страшные стены, вопреки законам природы, сжимали и раздавливали всё, что в себе заключали » («Автобиография» или, в других переводах, «Моя жизнь» или «Книга о моей жизни», 1562–1565 гг.).