Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 6

— Ну вот, видите, как милостив к нам Господь, не по грехам нашим, а по молитвам отца Ионы, посылает нам свой дар, а то как же, чтобы его же гость да ушел от него не утешенным.

Этот небольшой эпизод, который, конечно, можно, как всегда это делается, приписать счастливой «случайности», на меня произвел сильное впечатление.

В одно из моих посещений отца Виссариона, уже незадолго до закрытия обители, повел меня Старец в небольшую комнату, находившуюся рядом с келлией, где скончался отец Иона, в которой раньше я никогда не был, и, плотно притворив двери, сказал:

— Хочу я вам показать одну картину. Ее теперь мы не всем показываем и объясняем, чтобы не нажить беды, разные теперь люди бывают у нас, не то что прежде.

Он осторожно вынул завернутую в полотно довольно большую картину в раме. Хотя писана она была не красками, а карандашом, но, видимо, искусной рукой.

На ней был изображен двор Киево-Печерской Лавры. На заднем плане виднелась великая лаврская церковь, справа высилась колокольня, слева тянутся соборные корпуса. Вверху на всем этом пространстве летало множество голубей. Они летали по всем направлениям, как бы в ужасе, пытаясь спастись от каких-то страшных, неведомо откуда налетевших, черных птиц, напоминавших не то воронов, не то коршунов. Хищники яростно набрасывались на беззащитных голубей и тут же в воздухе растерзывали их своими острыми когтями и огромными клювами. Множество погибших голубей валялось на земле.

Несмотря на видимо аллегорический и не совсем понятный смысл рисунка, он производил на зрителя сильное впечатление, изображая символически два начала, беспощадную жестокость и смиренную покорность.

На мой немой вопрос отец Виссарион вновь тщательно спрятал рисунок, а когда мы уселись в его крохотной келлии, сказал: «То, что вы видели на рисунке, то в точности было показано в видении отцу Ионе, незадолго до его кончины. Один из духовных детей его со слов Батюшки и изобразил это видение.

Все наши великие старцы последнего века, начиная от преподобного Серафима и кончая отцом Иоанном Кронштадтским, согласно предсказывали о грядущих страшных бедствиях на русских людей, если не одумаются они и не покаются. Не только мирская жизнь, но и монашество дошло до такого упадка, так далеко удалилось от истинной своей цели, что гнев Божий давно бы излился на народ наш, если бы не вопли ко Господу немногих праведников, своими молитвами до времени еще удерживавших праведную Десницу Господню. Но вот и они ушли, не разбудив народной совести, потонувшей в бездне греха, и как страшно наказал нас долготерпеливый Господь! Мог ли я думать, что мне грешному придется быть свидетелем того, что с такой ясностью было открыто при жизни отца Ионы? Когда всё Русское Царство было в такой силе, кто бы смел поверить, что дни его уже сочтены, а отец Иона плакал, раскрывая нам, маловерным, грядущее.

— Молитесь, плачьте, взывайте ко Господу, чтобы помиловал народ наш, — постоянно говорил он братии. — Отнимет всё Господь, если не исправитесь, и Лавра святая погибнет, и братия будет уничтожена страшными воронами, что налетят на нее и истребят. И наш, как и другие монастыри, не пощадит Господь, и даже колокольня наша, что уже начала воздвигаться, не достроится, если не умолит Господа русский народ.

Как странны и непонятны были в ту пору его речи, а теперь вот и совершилось всё — и колокольня, что хотели сделать повыше лаврской и до первого этажа не вывели. Всё, всё исполнилось в точности, о чем говорил покойный Старец…» — и седая голова отца Виссариона, как бы под тяжестью всего пережитого, склонялась долу. Взволнованный словами отца Виссариона, покинул я на сей раз его гостеприимную келлию.

Прошло года полтора со дня этой беседы, и на моих глазах исполнилось последнее предсказание отца Ионы. Монастырь был закрыт, братия частично сослана, частью разбежалась. Осталось только несколько глубоких старцев, в том числе и отец Виссарион, которые ни за что не хотели уходить, хотя бы под угрозой лишения жизни, от стен своей родной обители, и, живя у добрых людей в конурке и прячась днем, ночью приближались к монастырю, и здесь в уединенной молитве просили у Господа силы донести свой крест.

Господь сохранил отца Виссариона от тяжкой участи многих его собратий. Он избежал и ареста, и пыток, и ссылок. В той же каморке, рядом с дорогой сердцу обителью, он и предал дух свой Господу, радуясь, что приходит конец его земным страданиям, и веря, что Господь соединит его по смерти с его любимым аввой, отцом Ионой.

Д-р Анатолий Павлович Тимофиевич.

Ново-Дивеево, 1953 год.

Еще несколько слов об этом забытом праведнике 8 8 Из рукописной книги «Священно-архмандрит Иона». Киев, 1925. . Схимонах Виссарион до схимы был монах' Виктор, келейник и смиренный сотаинник преподобного Ионы. Он составил немножко о своем Старце кратких воспоминаний, записанных кем-то из братии, по всей вероятности отцом иеромонахом Тарасием. Пришел он к отцу Ионе в 1878 году, а отец Виктор-Виссарион на 13 лет его опередил. Вот что мы о нем знаем.

У келейника батюшкина Виктора одно время страшно болели зубы. Он не находил себе места, не мог ни пить, ни есть, ни спать. Как-то поутру отец Иона спрашивает других келейников:

— Где Виктор?

У него зубы болят.

— Пусть чай пьет.

Пришли они к нему и говорят, что батюшка велел ему чай пить.

— Где мне тут при такой боли?

Тут вошел сам Старец и говорит:

— Пей чай, да горячий, чтоб из-под крана лить, а не из чайника.

Тот сперва не хотел, а потом из послушания выпил. Первый глоток он еле смог проглотить, так болезненно было прикосновение кипятка к больным зубам. Когда же, понуждая себя, он допил весь стакан, боль прошла и с тех пор доселе никогда не возвращалась.

Как-то хорошо уродились груши, и келейнику Виктору довелось их съесть десятка два. Одному монаху он сказал:

— Вот, как животное какое, целых два десятка груш съел.

Тут вскоре встретился со Старцем, и Старец его строго спрашивает:

— Сколько ты груш съел?

Виктор оробел, но ответил:

— Простите, батюшка… Больше двух десятков съел.

— Смотри, — сказал Старец, — больше сотни не кушай.

Как-то раз Старец, отпуская отца Виктора из церковной кельи в алтарь для поминовения на проскомидии, сказал:

— Иди, своих поминай, — потом, вздохнув, сказал: — Да, кто знает эти минуты, того молитву за живых и умерших принимает Бог не только в церкви у алтаря, но и работая в поле, кто поминает, — примет Господь.

Однажды после поздней обедни старшие иеромонахи пили у Старца чай. К чаю была подана рыба. Один из присутствующих в виде шутки: