Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 4

Стали утром мы у батюшки чай пить, я и говорю ему:

— Благослови мне идти к Оранской Царице Небесной!

— Что ж, — говорит, — коли уж раз пошел, так и иди с Богом: Бог благословит!

— Ну, — говорю, — будет надо мною милость Божия, так вы уж меня до году не ждите: пойду ходить по святым местам.

И вот пошел я от батюшки, и все дивились на меня, как это мог я пойти, пятнадцать с лишком годов недвижим пролежавши. И в первый день я за весь день прошел ровно две версты до ближней деревни. На другой день — больше, а чем дальше, тем больше; а там и вовсе стали развязываться мои ноги. Так дошел я до Кутузова монастыря 181. В Кутузовом мне сказали: «Ждем к себе Оранскую Царицу Небесную».

— Где, — спрашиваю, — Она теперь?

— В селе Теплове, — говорят.

А Теплово-село от Кутузова монастыря 35 верст. Поднялся я раным-раненько, до свету, да и пошел к Ней, к Матушке, во весь ход, как только раньше совсем здоровый хаживал; и отмахал я эти 35 верст так, что в Теплово угодил к запричастному. А Она, Матушка, Царица Небесная, стоит в тепловском храме Своею чудотворною иконою и точно меня, окаянного, дожидается... Кончилась обедня, я и заказал служить три молебна — два простых и один водосвятный. И вот, когда за водосвятным молебном стали погружать крест, тут-то и схватила меня нечистая сила и брякнула меня оземь без памяти, но не могла устоять перед Владычицей: опустилась в моей утробе книзу и из пальцев ног вышла вон. С тех пор на ножных пальцах у меня нет ногтей: все пооторваны бесами, вышедшими из меня чудом Оранской Царицы Небесной. Меня долго отливали водой, святую воду в рот лили и привели, наконец, в чувство. И когда я пришел в себя, то сразу почувствовал, что не стало внутри меня того страшного холоду, от которого я так страдал прежде, и стал я с той поры всем телом своим здрав, как вчера родился; только вот руки мои трясутся — нипочем работать не в силах, не только работать, а и ложки держать не могут. И возблагодарил я тут от всей души Матерь Божию за чудесное свое исцеление и из Теплова прямиком пошел в Дивеев 182.

Тогда в Дивееве еще жива была Наташа блаженная. К ней я и пошел, порешил так жить, как она мне укажет. Когда я пришел к ней, блаженная лежала в сенцах своей кельи. Приняла она меня ласково, всю жизнь мою мне рассказала, когда и где какой я грех сотворил, даже что я когда думал, и то мне сказала; а потом и говорит:

— Ну, — говорит, — иди теперь по святым местам. Нападется тебе один человек — он и наставит тебя, как тебе жить, а мне это не открыто.

С тем и отпустила.

И пошел я из Дивеева по святым местам: из монастыря в монастырь, из города в город, от одного Божьего угодника к другому, пока не добрался до Одессы. Верст по семьдесят выхаживал я за летний долгий день: так легок я стал на ногу — откуда только силы брались.

Из Одессы я пошел берегом Черного моря, и шел я так почти до самого Новороссийска. До Новороссийска мало не доходя, приостановился я в одном мужском монастырьке. Маленький был такой монастырек тот да бедный, и братии в нем было человек с двадцать. Задумал я в монастырьке том причаститься Святых Таин и пошел к духовнику на исповедь. Духовник попался старенький, звать Иосифом. Я и говорю ему:

— Поисповедуй меня, батюшка: завтра хочу причаститься.

А он мне:

— Нет, — говорит, — друг, неладно так-то: ты поговей-ка у нас денька три, походи ко всем службам, а там приходи исповедоваться: будешь, Бог даст, достоин, тогда и причастишься.

«Вот он, — подумал я, — тот человек-то, которого мне предрекла Наташа блаженная».

Походил я три дня к службам; пришел на исповедь к о. Иосифу, взял меня старец на дух да как почал меня разбирать по косточкам, так и выложил меня перед собою со всеми моими потрохами да грехами, как на ладони, — всего разобрал и, разобравши, дал мне такую заповедь:

— Ходи отныне по самую смерть твою, где б тебе ни привел ее Господь, ходи по святым местам. Ни о чем не пекись, ни о чем не заботься. Терпи зной, терпи стужу, голод, жажду, непогоду — все терпи ради Христа, и Он не оставит тебя, все подаст тебе через человека. Лишнего только ни от кого не бери, хоть бы и давали. Так на ходу и живи до самой смерти, так и спасешься.

Принял я заповедь эту, причастился, получил благословение старца и отправился в путь обратный.

Ровно через год, день в день как вышел я из дому, я и домой вернулся. Дома меня и в живых уж не чаяли видеть. И рады ж мне были дома, особливо Марья!

Ну вот, пришел я домой. Телом я совсем оздравел. Дом у меня хороший, земли много, даже лесу надельного без малого с десятину осталось: жить тут при всем хозяйстве да поживать, добра наживать! И затеял я заповедь старца своего нарушить: чего, подумал я, мне зря шататься, когда в доме у меня всего полная чаша? И остался я дома хозяйствовать. Но не прошло и году, как вновь посетил меня Господь: отнялись у меня руки и ноги и опять я по-прежнему свалился недвижим, прикованный к постели. Ну, думаю, это мне за нарушение старцевой заповеди! Помоги мне только, Господи, встать с одра своего, — пойду тогда к старцу просить прощения да так уж, видно, до смерти и буду странствовать, пока Господь упокоит мои косточки. Порешил я так-то в уме своем и стал выздоравливать, а там, немного погодя, и вовсе оздравел. Отдал я дом свой и все свое хозяйство Марье, простился с нею и с братьями и пошел опять к Черному морю, к старцу своему Иосифу. Застал я его чуть живым и едва успел ему покаяться, как он, Царство ему Небесное, и помер. И вот тридцать уже лет с той поры прошло, а я все хожу и хожу, дожидаясь, когда благословит Господь освободить мою душеньку за святые молитвы старца моего Иосифа.

Такова история странника Алексея из сельца Сала — Большая, что на реке Оке, в 12 верстах от села Карачарова, где во дни Владимира-князя, Красна Солнышка, тридцать лет и три года сиднем сидел святорусский богатырь Илья-Муромец, свет Иванович.

Исцеление бесноватой в Сарове. — Не хочу быть «афинянином».

Наш странник Алексей сказывал, что на Покров, в нынешнем году, он был в Сарове, и при нем и при других многочисленных свидетелях из одной бесноватой, которую он помогал подводить к источнику преподобного Серафима, вышло 107 бесов в образе мелких лягушек. Лягушка выскакивала изо рта бесноватой и тут же пропадала из виду.

— Ты один это видел?

— Нет, все, — ответил он, — видели.

Диковинно это для нашего брата, интеллигента, обремененного патентами на образованность: бесы, бесноватые, лягушки, выскакивающие изо рта и тут же пропадающие из виду!... Верить всему этому — это значить отказаться от патентов и привилегий, связанных со званием образованного или, как теперь принято называть, культурного человека; не верить — отречься от Христовой веры, от всей силы ее, воплощенной в житиях святых ее подвижников, где немало примеров из жизни духа таких, которых тоже не могут вместить в своем убогом интеллекте современные «афиняне».