Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 2

Конечно, клевета обнаружилась, но сам-то игумен был не в порядке, и мне пришлось, уже и не вспомню в который раз, выслушать от него, что я и мошенник, и интриган, добивающийся игуменского стула, и бесполезный для обители человек... Кончилось мое ночное свидание тем, что настоятель отобрал у меня ключи от свечного ящика и, склонившись на мои уговоры, улегся спать.

Келейнику я дал понять, что мне известны его кляузы, но ушел я из настоятельской кельи с великой скорбью в сердце.

Наутро ключи от свечного ящика мне были возвращены.

Подарила мне одна боголюбивая жена флёру (род тонкой кисеи) на окна для защиты на летнее время от насекомых. В это же время я выпросил у отца игумена из церкви маленькое Евангелие и образ Преподобного Сергия. То и другое послужило для врага поводом воздвигнуть на меня новую клевету. Один из наших иеромонахов был как-то раз у меня в келье и увидал на окнах рамки из флера, и сатана наполнил его сердце злобной завистью. Иеромонах этот иногда бывал у той боголюбивой госпожи, и вот, при первой с ней встрече, на вопрос ее обо мне, он стал ей говорить про меня много дурного и, увлекшись, начал ей рассказывать, что я даже вор, потому что украл из церкви Евангелие, икону и флер, из которого поделал себе рамки на окна... Этот флер открыл всю ложь его наветов, и эта госпожа, встретив меня в церкви, предупредила меня, чтобы я сторонился упомянутого иеромонаха, объяснив мне и причину своего предупреждения. Имя этой моей благодетельницы — Любовь Степановна Федотова, супруга известного уже моему читателю Луки Алексеевича.

Из ряду вон выходящей была эта женщина по своему боголюбию! Муж ее некогда служил в Сибири начальником в том округе, куда ссылались политические преступники, особенно из Царства Польского. Были они с мужем люди богатые, имели единственную дочь, которую любили без памяти, и, по окончании мужем службы в Сибири, поселились они всей семьей в Лебедяни в прекрасном доме. Звали их в Лебедяни сибиряками и очень почитали за выдающиеся качества их редких сердец. Были они глубоко религиозные, к храму Божьему усердные, любили монастыри и монастырское богослужение, к которым и неуклонно езжали по большим праздникам; подавали щедрую и всегда тайную милостыню, выдавали замуж бедных невест, давая им приданое — словом, жили, как истинные христиане.

К единственной их дочери присватался один из богатых местных помещиков, владевший деревней крестьян и богатой усадьбой при реке Доне.

Родители невесты были на эту свадьбу согласны, но неугодна она была дочери, так как она была еще совсем юная девица, а жениху было около 45 лет. Неугодна была эта свадьба и Богу, и Он взял невесту к Себе, не допустив ее до бракосочетания с нелюбимым.

Смерть единственной дочери, умершей в 17-летнем возрасте, тяжко поразила чету Федотовых, но не предались они бесплодному отчаянию, а только усилили свою богоугодную деятельность и свои усердные молитвы к Богу. Что касается Любови Степановны, то ее религиозность в это скорбное для нее время возросла до степени подвижничества и уже с этой высоты не опускалась до самой ее кончины. Исполняя по долгу своего звания все свои семейные обязанности, она в корень изменила свои отношения ко внешнему міру, и в течение 10 лет, со дня смерти дочери и до праведного своего конца, она не пропускала ни одного дня, чтобы не быть в храме. Приезжала она к нам в монастырь за час или за полчаса до утрени и ни разу не позволила себе постучаться в ворота обители, чтобы вратарь ее впустил обогреться в храм в ожидании утрени. Даже при 25- или 30-градусном морозе, отпустив своего кучера домой, стояла она на снегу, прижавшись к калитке и дожидаясь, когда вратарь отопрет ворота или калитку. Нередко бывало, что вратарь и игумен с братией просыпали, и, трясясь от жестокой стужи, она все так же безропотно и безмолвно дожидалась, пока наконец-то не откроют ворот те, кому надлежало ведать. О жизни ее, подвигах, благодеяниях нищим, убогим, сирым, вдовицам, церквам и монашествующим знает один только Сердцеведец Господь, я только могу свидетельствовать, что это была великая христианка, редкая из жен, которая, при всем достатке, довольстве и даже изобилии благ земных, не пользовалась решительно ничем и вела жизнь строгой и притом тайной постницы и неподражаемой подвижницы. За тайну передавали мне мать ее, Александра Петровна Антонова, и муж, Лука Алексеевич, что у нее от коленопреклонной молитвы на обоих коленях были величиной в кулак шишки, которые обращались по временам в злые нарывы и раны.

В обращении своем с людьми она была совсем как ангел — с неизменной и кроткой улыбкой на устах, не умевших произнести ни одной жалобы. Глубоко начитанная в Слове Божием, она и ум имела светлый и просвещенный Богопознанием — словом, когда мне приходилось слышать, как мужа своего она называла господином, то представлялась она мне, озаренная как бы сиянием своей святости, одной из дивных Библейских жен, которым приучено было сердце поклоняться от самых юных лет. Это была, воистину, жена святая.

И этому-то ангелу сатана хотел меня опорочить и лишить меня его доверия и непрестанной заботливости о моем духовном сиротстве среди враждебно ко мне настроенного большинства монастырского братства!

Благодарение Господу, неудавшаяся клевета расположила до того Федотовых в мою пользу, что с того времени я стал для них своим в их доме и сердце и был ими назначен душеприказчиком по духовному завещанию ко всему их имению. Это возвысило меня так в глазах лебедянских граждан, что впоследствии, когда я уже был иеромонахом, меня звали еженедельно в Лебедянь для совершения Божественной литургии и для произнесения проповедей.

Иеромонах, меня оклеветавший, едва не заболел от зависти и взвел на меня игумену новую клевету, что будто я нарушаю его безмолвие, стуча ему по ночам в окна, а днем — в двери из желания чем бы то ни было ему досадить. Взведя на меня эту клевету, он сам ей до того поверил, что просил себе перевода в другую келью, так как его келья была близ моей садовой калитки и окнами своими выходила в сад, где было мое уединение. Просьба его была уважена, а мне было через то много неприятностей.

Впоследствии этот иеромонах, утратив всякое значение в лебедянском обществе, чтобы вновь привлечь к себе расположение и внимание, обращался к Владыке Тамбовскому Феофану с просьбой, чтобы его постригли в схиму, но на этот раз наш отец игумен его понял, и Владыка Феофан 8 8 Известнейший духовный писатель и впоследствии великий затворник Вышенский. , сделав запрос просителю о том, «как он понимает о схиме и как желает жить в схиме», прошения его, по-видимому, не удовлетворил, потому что он и поднесь пребывает иеромонахом.