Сергей Нилус - Собрание сочинений - Том 2

— Беги скорей, покупай два хлеба!

Тут я немного пришла в себя и ответила:

— Успокойтесь, Андрей Александрович, подите лягте: какие теперь хлебы — булочные все заперты.

— Да не эти хлебы — не булочные: небесные два хлеба принеси для нас с тобой, Анюта!

Не поняла я его тут, а он о Причастии, стало быть, говорил, называя его небесным хлебом.

Уложила я его тут в постель. Он совсем обессилел.

На другое утро — было это воскресенье — я собиралась к ранней обедне, а он начал кончаться, и с первым ударом колокола вылетела из измученного тела исстрадавшаяся душа того, кого на земле звали Андреем Александровичем Карасевым.

Умер он 25 августа, а около 25 мая заболел. Ровно три месяца исполнилось его болезни со времени его видения: они-то и были загадочными тремя шагами, отделявшими горькую земную жизнь несчастного от блаженной жизни вечности.

Поплакала я по нем, когда его хоронили, — уж очень я к нему привязалась за последнее время, очень пожалела его за все горе, которое довелось перенести на земле горемыке куму. Прошло сорок дней со дня его кончины. Все сорок дней я ходила ко всем службам, подавала за обедней частички за упокой его страдальческой души, служила панихиды... Только на сороковой день вот что произошло со мной: это вы уж как хотите, так и понимайте!...

Собралась я к ранней обедне последний раз помянуть кума у престола Божия; стала одеваться да уж сама не помню как, сидя на стуле, взяла да заснула. Смотрю это — во сне ли то или наяву, разобраться в этом я не умею — и вижу: отворяется дверь в мою комнату и входит сам Андрей Александрович, как живой, но только такой хороший, хороший! и лицо радостное. Входит он и говорит:

— Ты меня не бойся, Анюта! я к тебе только на минуточку: меня насилу к тебе отпустили — уж очень я к тебе просился, и отпустили-то всего на самое короткое время... Да ты меня не бойся же, Анюта!

— Да я и не боюсь вас, Андрей Александрович, — ответила ему я, а у самой поначалу, ох как жутко было на сердце... Потом — ничего, обошлось и стало как-то и интересно, и радостно: что, мол, дальше будет?

— Вот зачем я пришел к тебе, Анюта: я хочу тебе показать, какую я тебе со мной рядом комнату приготовил. Хочешь ее посмотреть?

— Покажите, милый Андрей Александрович!

Тут Андрей Александрович подошел к глухой стенке моей комнаты, что-то там отодвинул, и моим глазам предстала чудная, светлая, невиданной красоты комната; а за ней — открытая дверь в другую, соседнюю...

— Эту вот я тебе приготовил, — сказал мне Андрей Александрович, — а вот та другая, рядом — это моя теперешняя. Видишь, как нам будет с тобой хорошо! 22 22 «И боляй, и служай едину мзду приимут», — говорят святые Отцы. — Ред.

Сладко-сладко стало у меня на сердце: я забыла весь свой мимолетный страх и уже смело обратилась с вопросом к душе своего кума — я уже знала, что это была душа его:

— Скажите мне, Андрей Александрович, страшно вам было переходить мытарства? Ведь вы уже их, стало быть, теперь перешли, если вас ко мне отпустили?

— Экая-какая ты, Анюта! — все-то тебе расскажи. Некогда мне, Анюта, — пора домой: ведь я на короткий срок отпущен... Ну да, видно, делать нечего: еще с тобой минуточку побуду... Есть у тебя тут каша?

— Есть! — ответила ему я. Смотрю: действительно, на моем столике откуда-то взялась тарелка, верхом полная каши, и рядом с тарелкой ложка.

Андрей Александрович взял ложку и стал ею брать и откладывать с тарелки по нескольку крупинок каши:

— Вот столько, — говорит он, — отдал я за такой-то грех; столько — за такой, а вот столько — за такой... — Все свои грехи перечитал Андрей Александрович, а тарелка с кашей как была верхом полная, так, вижу, и осталась...

— А вот это все, — добавил Андрей Александрович, указывая на полную тарелку, — отдал я за грех тайной злобы, которую я держал на своем сердце, и только-только хватило мне на расплату... Храни сердечный мир со всеми, Анюта! Всех и за все прощай от всего сердца; не осуждай никого — и сама судима не будешь!... А теперь пока прощай, Анюта!

С этими словами скрылось мое видение, а я очнулась или проснулась — это уж вы сами рассуждайте как знаете. Как была я полуодетая, так и очнулась, сидя на своем стуле.

В приходском храме благовест уже звал меня к последней сороковой обедне по душе новопреставленного раба Божия Андрея.

Прошло с того вот уже двадцать четыре года, успела я и состариться и здоровьишко растерять, а все еще обещанной комнаты не могу удостоиться: видно, все осуждаю, — не исполняю, видно, как следует посмертного завета на земле несчастного, а в селениях праведных блаженного Андрея Александровича...

Упокой, Господи, душу его в мире и в мире Своем премирном!...»

Такова история, слышанная мною в Оптиной Пустыни от Божьей старушки...

Подумай-ка над ней, дорогой мой читатель! Не наведет ли она тебя на ту правду, которой тщетно добивается твоя душа в этом во зле лежащем міре?!

К 200-летию кончины Святителя Митрофана

В старых рукописях, в которых одно время довелось мне рыться, в поисках святых воспоминаний о великом молитвеннике за грешную Русскую землю, преподобном Серафиме Саровском, я нашел один документ величайшей важности для православно-христианских упований.

Документ этот — письмо некоей генеральши Ефимович к рославльскому помещику, Михаилу Николаевичу Семичеву. Письмо это помечено октябрем 1834 года, и касается оно благодатных чудес Святителя Митрофана, со времени святой кончины которого 23 ноября 1903 года исполнилось ровно 200 лет.

Привожу это письмо в подлиннике.

«Любезнейший братец!

Спешу сообщить вам существеннейшее событие в жизни нашей. Какие чудотворения милосердия Божия явлены нам! Какой явной благодати удостоены добродетельные Соколовские!

У них в селе Преображенском было сие святое событие.

Дочь Василия Азанчевского воспитывалась в Смольном монастыре и десять лет была одержима ужаснейшими болезнями: у нее были припадки беснования; была слепота на один глаз, и имела ногу изболевшую. Обе монархини — покойная и нынешняя 23 23 Мария Феодоровна и Александра Феодоровна. — приложили о ней многомилостивейшие попечения, но все искусство докторов было бессильно и для нее бесполезно, и она оставалась в лазарете безнадежных. Там удостоилась она видеть во сне три раза Святителя Митрофана, который, явившись в последний раз, исцелил ей ногу. Она проснулась, попробовала булавкой онемевшее место, с восторгом почувствовала боль и могла, с помощью ленты, ступить на ногу и ходить. Но она не решилась тогда исполнить приказание Угодника объявить сие чудотворение, боясь неверия своих подруг.