Алексей Бокщанин - Императорский Китай в начале XV века

Беспокойство верховной власти вызывало безразличие местной бюрократии к положению подведомственного ей населения, ее инертность. Это ярко отразилось в короткой, но весьма емкой сентенции из манифеста от 7 февраля 1418 г.: «Ныне вы (чиновники), сидя сложа руки, смотрите на бедность народа, спокойно оставляете [это] без внимания, утаиваете и большое и малое, ни о чем не докладываете двору. [Вероятно], вы не страшитесь [возмездия] духов Неба и Земли!» [23, цз. 196, 2053]. В приведенной цитате обнаруживается еще один мотив, вызывавший резкое осуждение императорского двора, а именно систематическое сокрытие от высших инстанций действительного состояния дел на местах. Подобные мотивы прослеживаются и в других документах. В официальных бумагах констатировалось: «Докладчики сообщают, что в последнее время [погодные сезоны] своевременны, [царит] покой, годы урожайные, народ спокоен и [имеет] все в изобилии. При проверках же обнаруживается, что поля пустеют и порастают бурьяном, народ голодает и [страдает] от холода. Дошло до того, что [двору] не докладывают даже о засухах, наводнениях и саранче!» [23, 139, 1675]. Сетуя на трудности, связанные с попытками обеспечить получение правдивой информации с мест, император писал: «Когда чиновники из провинции прибывают ко двору, я приказываю им докладывать о выгодах и бедствиях народа. Все, как правило, говорят, что поля засеяны, урожай богатый и [люди] в деревнях радостно трудятся. Недавно же стало известно, что голодающие в Шанъси едят кору деревьев, травы и коренья. И никто не доложил об этом!» [23, цз. 136, 1653].

Наконец, в претензиях двора к чиновникам сквозит недовольство их прямым неповиновением. Император признавал: «Некоторые [чиновники], подчиняясь [приказам на словах], нарушают и не соблюдают государственные законы [на деле]» [23, цз. 87, 1151]. В этом плане, по мнению Чжу Ди, оставляла желать лучшего даже работа высших административных органов. В начале 1404 г. он говорил: «В последнее время из шести ведомств [исходит] слишком много [решений], вредных для [дела] политики. Это все следствие неисполнения подчиненными [ведомствам] чиновниками [своих] обязанностей» [23, цз. 26,487].

Отмеченные настойчивые требования двора к бюрократическому аппарату проявлять всяческую заботу о народе и его нуждах диктовались отнюдь не высокоморальными соображениями или же простым стремлением Чжу Ди приблизиться к идеалу «хорошего государя», пропагандируемому конфуцианским учением. Причина такой заботливости была гораздо реальнее. Она вызывалась боязнью, что самоуправство чиновников может вызвать новое крупное восстание народных масс (как и в середине XIV в.). Эти опасения усугублялись теми тяжелыми последствиями, которые имела для значительной части населения война «Цзиннань». Доказательством тому может служить обращенный к гражданским и военным сановникам манифест от 27 мая 1404 г.: «Ныне, хотя в Поднебесной спокойно, народ все еще не пришел в себя и не отдохнул. В округах и уездах [есть] самодуры [чиновники], которые при сборе налогов и отправке [народа] на принудительные работы поступают бесчестно. Простой народ не в силах [вынести это]. [Поэтому] появляется много разбойников и мятежников» [23, цз. 30, 550].

Видя причины и опасность нарастающего в низах недовольства, правительство пыталось предотвратить возможный взрыв. Для этого и оказывалось всяческое давление на местные власти в «защиту» народа. «Нельзя допустить, чтобы злые духи привели в будущем к бедствиям и бунту [народа]; бедствия [же происходят] от лукавых [чиновников], счастье — от хороших» [23, цз. 87, 1151–1152].

Императорский двор в начале XV в. не ограничивался выражением недовольства по поводу отмеченных выше недостатков в работе бюрократической машины. Верный своему намерению добиться ее нормального, образцового функционирования, он старался исправить положение. Методы, применяемые для этого, были весьма различны.

Преимущество отдавалось методу убеждения. Призывы исправиться или приблизиться к идеалу хорошего чиновника занимают существенное место во многих документах рассматриваемого периода. Были уговоры назидательного характера: «Вам следует [вкладывать] в дело управления все сердце, искоренять тех, кто подрывает благоденствие народа. Не самодурствуйте, следите за [сохранностью] каждой монеты, не безрассудствуйте… Вносите [свой] вклад в [дело] помощи военному и гражданскому люду. Стимулируйте земледелие и шелкоткачество и облагайте [их продукцию] налогами. Предусмотрительно оберегайте занимаемые [вами] посты. [Способствуйте] согласию и спокойствию в государстве. Докладывайте [двору] о [ваших] достижениях в управлении» [23, цз. 30, 550].

Были уговоры чисто идиллические: «Впредь [вы должны] исправиться. Сами себя перестройте. Алчные [пусть] станут бескорыстными, жестокие — гуманными» [23, цз. 196, 2053].

Были обращения и с несколько просительным оттенком: «Все вы чиновники — управители и защитники [народа]. Непременно помните об этом, любите и воспитывайте его. Не исчерпывайте до конца его имущества, не перенапрягайте его силы. Не будьте алчными, тупыми, своевольными и жестокими насильниками… Быть слугой [государя] — [это значит] смочь проникнуться мыслью своего государя о любви к народу, продвигать и осуществлять эту [мысль в жизни]… Вы должны все свое сердце и все силы отдавать достижению действенного успокоения народа, чтобы помочь [осуществлению] моего искреннего Душевного стремления» [23, цз. 38, 639, цз. 87, 1151–1152].

Наконец, были доверительные уговоры, подчеркивавшие общность целей бюрократии и императорской власти: «Вы, высшие гражданские и военные сановники, почитаете [меня] и помогаете [мне] еще более успокоить страну. Ныне во вселенной нет [трудностей] в делах. Мы все вместе радуемся [этому]. Однако нам всем вместе следует подумать, как сохранить [такое положение] на вечные времена… Спокойствие государства — это и ваше спокойствие. Призываю [вас] иметь [это] в виду» [23, цз. 89, 1183].

Однако, стремясь исправить недостатки в работе управленческого аппарата, императорский двор отнюдь не думал ограничиваться лишь убеждениями. В случае надобности в ход пускались угрозы. Например, в манифесте от 7 февраля 1418 г. говорится: «Если [вы — чиновники]… будете ожесточать народ, то [я] никак не прощу такого преступления. Так, если человек, которому поручили пасти быков и баранов, не смог добиться их приплода и еще многих заморил голодом до смерти, то он должен нести заслуженную кару. Так [будем поступать] и с теми, кому поручено быть пастырями людей» [23, цз. 196, 2053–2054] [30] Попутно обратим внимание на приравнивание народа к быдлу, что лишний раз говорит отнюдь не о филантропических истоках «заботы» Чжу Ди о народе. . Угрозами применения репрессивных мер против непокорных чиновников был проникнут манифест от 17 сентября 1403 г. Много места отводилось в нем оправданию «политики наказаний», проводившейся Чжу Юань-чжаном в отношении его сановников. Обращение к наказаниям в то время объявлялось в манифесте вынужденной мерой. Кроме того, провозглашалось намерение Чжу Ди идти по стопам политики отца. «Надеюсь, что меры наказания будут служить достижению благополучия и справедливости», — заявлялось в манифесте [23, цз. 23, 418].