Василий Гришаев - За отсутствием состава преступления…

1 апреля 1939 г. Ефимовский был арестован по обвинению в сколачивании "украинской националистической группы", супруги Водовозовы и Мошкин — в принадлежности к этой группе. (Гай-Степной был арестован 27 июня). Та же участь грозила и директору театра Дальскому, но он ещё в марте уволился и куда-то уехал. У Марии Ивановны, на её беду, нашли при обыске два "антисоветских" стихотворения. В одном из них говорилось:

В другом:

Как ни доказывала Мария Ивановна, что эти стихи дал ей один знакомый ещё в Томске, авторство приписали ей.

Почему-то избежали ареста Розе, Лиделевич, Ющенко. Они даже не допрашивались.

В том же месяце был доставлен из Темниковских лагерей и присоединён к арестованным Юшков Александр Николаевич, отбывавший там наказание вместе с Водовозовым. (О нём — позже).

Из шести арестованных и осуждённых до реабилитации дожил лишь барнаульский учитель Сергей Яковлевич Мошкин. В январе 1959 г., в ходе реабилитации он показал:

"За что был арестован и осуждён, до сих пор не знаю. На предварительном следствии был обвинён в том, что у меня на квартире проходили контрреволюционные сборища, но это неправда. Лишь однажды зашли Розе с Ефимовским, распили бутылку водки и ушли. Никаких антисоветских разговоров не вели. Их выдумал следователь Кощеев. Протокол с "признательными" показаниями подписал потому, что он бил меня по ушам, отчего я оглох. Другой следователь, Мишин, не бил, но сажал копчиком на угол стула, что причиняло невыносимую боль. Когда я на них пожаловался, меня посадили на пять суток в карцер "за клевету", после чего я подписал у Мишина несколько листов чистой бумаги и больше на допрос не вызывался. Что напридумывал Мишин на этих листах, не знаю, ибо с материалами дела меня не познакомили, дали только подписать протокол об окончании следствия. Собирался обо всём рассказать на суде, но осудили заочно…"

Вряд ли ошибусь, если скажу, что у остальных обвиняемых "признательные" показания чекисты выбили тем же способом, а точнее — сами их сочинили. Только в их головы могла придти та дикая чушь, что якобы наговорил Ефимовский о своей племяннице Марии Ивановне, жене Водовозова. По его словам, она после смерти отца воспитывалась в Одессе у тётки — содержательницы притона, в Томске вышла замуж за сына крупного золотопромышленника, инженера Томской железной дороги Л.С. Буткевича; он знакомил её с "нужными" людьми, с которыми она, с его дозволения, вела себя "свободно": ходила с ними в рестораны и т. д. Потом, по решению райкома комсомола, она с мужем развелась.

Мария Ивановна показала на допросе тому же Калентьеву, что в Одессе никогда не была, тёток у неё в родне вообще нет, первый её муж — не инженер, а разносчик газет, позже — охранник на электростанции, и ушла она от него отнюдь не по решению райкома комсомола.

Несчастный Ефимовский, судя по всему, не вынес пыток и подписывал всё, что сочинял Калентьев, говорил всё, что тот ему приказывал. Так, на очной ставке с Гаем-Степным он показал, что тот — сын атамана кубанских казаков, и будто бы в разговоре с ним заявлял, что недалеко то время, когда Украина станет независимым государством, и Германия ей в этом поможет.

Гай-Степной назвал его лжецом и наотрез отказался подписывать протокол очной ставки. Правда, это ему не помогло…

В "деле" есть и протокол очной ставки Ефимовского с Мошкиным. Но Мошкин в ходе реабилитации показал, что её не было. Их лишь спросили, знают ли они друг друга и, получив утвердительный ответ, развели по камерам. А протокол сочинил Калентьев, он же и расписался за обоих.

Готовность Ефимовского оговорить любого и подписать что угодно не облегчила его участи. Чекистам хотелось раздуть "дело" погромче, и вот, они обвинили его в том, что в Темниковских лагерях он тоже занимался антисоветской агитацией, хотя, как уже говорилось, это обвинение там было снято с него за недоказанностью. Вот для чего и доставлен был в Барнаул из Темниковских лагерей Александр Юшков.

Дворянин, подполковник царской армии, участник русско-японской и германской войн, он в декабре 1917 г. добровольно вступил в Красную Армию. Своё решение на допросе в Барнауле объяснил мужественно и честно:

"Как большинство кадровых офицеров царской армии, я был до революции монархистом. К Февральской революции отнёсся отрицательно, считал, что она повлечёт поражение в войне и гибель государства. Становилось ясно, что Временное правительство недолговечно, оно не популярно ни в войсках, ни в народе и пользуется сочувствием только у интеллигенции. Его лозунги: война до победного конца, земельная реформа после созыва Учредительного собрания вызвали взрыв негодования в народе. Государство оказалось на краю гибели: от него отделились Финляндия, Украина, Кавказ. Передо мной встал выбор: или уехать за границу, или уйти в Красную или белую армию. Решил уйти в Красную — сражаться за советскую власть. Она стремилась восстановить Россию в старых границах. Это соответствовало моим убеждениям…"

В Красной Армии Юшков занимал немалые должности: был инспектором кавалерии 14-й Армии, которой командовал К.Е. Ворошилов, помощником инспектора, затем инспектором кавалерии Южного фронта, в 1922–1924 гг. комдивом (по-нынешнему — генералом) для особых поручений при командующем войсками Украины и Крыма М.В. Фрунзе, затем помощником инспектора кавалерии Украинского военного округа.

Но настало время, когда бывших царских офицеров начали под разными предлогами изгонять из Красной Армии как "социально-чуждый элемент". В 1025 г. Юшкова за растрату на одном из конезаводов, находившемся в его ведении, приговорили к двум годам тюрьмы. Вина его, по-видимому, не подтвердилась, через год он был освобождён, но в 1930 г. вновь арестован органами ОГПУ как "участник контрреволюционной организации", сфальсифицированной чекистами, и осуждён к десяти годам лагерей.

И вот, когда срок уже подходил к концу, его сажают в тюремный вагон и везут в Барнаул якобы в качестве свидетеля по делу Ефимовского, а на самом деле — снова судить.

Напрасно Юшков уверял, что в лагере встречался с Ефимовским лишь по работе. Тот был заведующим продбазой, пока не проворовался, а он ведал столовыми и кухнями лагерного пункта.

- Ефимовский — пьяница, любитель похабных анекдотов и для меня интереса не представляет, — уверял Юшков.

— Лжёте! — напирал следователь Вагин. — По вашему заданию он после освобождения выехал в Алма-Ату для создания там контрреволюционной группы.