Фердинанд Грегоровиус - История города Афин в Средние века

Церковное подвижничество в Греции развилось особенно ревностно с той поры, как Македонская династия при Василии II, сыне простого поселянина-славянина, в 867 г. достигла императорского престола. За исключением нескольких перерывов, Македонская династия властвовала над Византией почти целых два века. К этой династии принадлежали государи, ознаменовавшие себя в такой степени государственной мудростью, воинственной энергией, покровительством наукам, что Восточноримская империя даже залечила потери, причиненные ей арабами и славянами и вступила в новую эру блеска и могущества. Эллинство теперь достигло в прежде утраченных было провинциях преобладания и возродилось даже на островах Крите и Кипре, а отчасти и в Малой Азии.

В Элладе и Пелопоннесе мы во второй половине X века опять встречаем святого подвижника, напоминающего Луку Сотирионского, но превосходившего его по энергии. Великий апостол-проповедник Никон, армянин, нашел для себя в Греции широкое поле деятельности. Жизнь подвижника протекала сначала на Крите, отнятом у арабов, а затем в Аттике и Пелопоннесе; здесь проповедь Никона обращалась не только к язычникам, но и к не-раскаявшимся греческим христианам. Биограф Никона, писавший о нем, правда, лишь в XII веке и кое-где передающий сведения о древности, добытые научным путем, рассказывает, что Никон из Дамалы, т. е. из древнего Эпидавра, приплыл в Сала-мин, который нашел совершенно безлюдным, оттуда он переехал в Афины, город Кекропса, где высится чудный храм Богоматери. Здесь-το Никон и очаровывал афинян проповедями, словно сирена песнями [145] Vita S. Niconis. Martene et Durand VI, стр. 838 и сл. «Quare a navale urbis, ubi praeclarum Dei matris templum situm est, proficiscens poenitentiamque intonans… так гласит перевод Sirmond’a, изобилующий погрешностями. Храм Богоматери не имеет ничего общего с Пиреем. Сам биограф, по происхождению лакедемонец, был настоятелем монастыря Св. Никона в Спарте и написал Житие Никона в 1142 г. .

Потом Никон отправился в Эвбею, оттуда в «семивратые Кадмеевы Фивы», в Коринф, Аргос, Навплию, Амиклы и Лакедемон или Спарту. Тут он основался на жительство и, что особенно достопримечательно, нашел в Спарте афинянина Феопемпта в сане тамошнего епископа. Спарта, согласно «Житию», рисуется значительным городом, с могущественной знатью архонтов и трудолюбивой еврейской колонией, тогда как торговлю в городе вели итальянские купцы из Аквилеи, т. е. из Венеции. Святой угодник основал здесь монастырь с такой чудной церковью, что, по уверениям биографа, ее украшения, мраморные и живописные, могли сравняться с лучшими произведениями Фидия, Зевксиса и Полигнота.

Для Никона нашлось в Спарте достаточно дела, ибо ему предстояло изгнать не только особенно ему ненавистных евреев и обратить в христианство обитавшие у Тайгета славянские племена мелингов и черитов, которыми правил Антиох, но искоренить еще и последние следы древнего язычества, удерживавшиеся в Майне, нагорной области южной Лаконии. Майноты, как замечает Константин Багрянородный, были не славянами, а потомками древних греков: должно быть, они сильно смешались со славянскими элементами [146] De admin, imper. с. 50, стр. 224. Schafarik. Slav. Alterth. II, 229 принимает майнотов за смешанную славяно-греческую народность. . Во время Никона болгары угрожали Греции, поэтому стратег Апокавк озабочен был усиленной охраной перешейка, наблюдая за этим из Коринфа, но святой угодник уверил его, что страшиться ему варваров незачем.

2. Подавление славян, а еще более обращение их в христианство составляет в истории Греции особый отдел, поскольку с ними связуется возрождение эллинской народности и частичное ее смешение со славянской кровью. Эллинство, правда, в Средние века уж не обладало той всепоглощающей силой, как в эпоху Александра и его преемников, когда обширные страны и чуждые мало-азийские народности вплоть до самого Египта подверглись эллинизации. Славяне Иллирийского материка, сербы и болгары, несмотря на влияние византийской церкви, не позаимствовали ни греческого языка, ни греческой образованности. В тех провинциях Древней Греции, где славянские племена поселились массами, они, даже по обращении в христианство, продолжали жить самобытной жизнью, и прошло долгое время, прежде чем они были поглощены эллинством. Легко понятно, что в середине X века Эллада и Пелопоннес могли представляться императору Константину Багрянородному странами, впавшими в варварство, да и в XIII даже веке франкские завоеватели застали в Морее славянское население. И даже в значительно позднейшую эпоху в Чаконии различали славинов от греков, пелопоннесцев и византийцев [147] Mazaris. Разговор мертвых 22 (Ellisen. Anal. IV. 239). . Хотя славяне в Греции приняли для церковного обихода язык церкви, тем не менее народный их говор исчез далеко не так скоро и полно, как погибло лангобардское наречие в Италии. Этот факт доказывает не только, что греческие славяне в занятых ими округах осели более сплоченной массой, но что и само культурное влияние эллинов далеко не было таким преобладающим, как влияние Италии с ее многолюдными городами и римским папством. То же явление наблюдалось впоследствии на албанцах, поселившихся в Элладе, народный говор коих и доселе не исчез в стране, скудно населенной. Но если лангобарды свое германское наречие сменили на итальянский язык, то они до XII века сохранили свой национальный свод законов. Равным образом по XII век все гражданские и церковные документы в Италии переполняются лангобардскими фамилиями. Лангобардская родовитая знать, бывшая тем рассадником, откуда пошли исторические фамилии Италии, и по наши еще дни оказывается там остовом феодализма или аристократизма. Ничего подобного не замечается в Греции, и ныне, напр., там и не найдешь ни единого славянского фамильного имени [148] Sathas, основываясь на выборных списках Пелопоннеса (Моп. А. Н. IV, р. XLIII и сл.), доказывает это в подтверждение своей теории, будто в Элладе никогда не поселялись чужестранные народности, кроме влахов и албанцев. Но ведь и франкские роды собственно в Греции исчезли бесследно. .

Не существует вовсе указаний на то, чтобы знатные славянские роды послужили ядром для образования новогреческого дворянства; это, впрочем, легко объясняется тем, что в среде греческих славян не могло и сложиться сколько-нибудь могущественной знати, которая бы опиралась на наследственное владение землей, принадлежность к государевой дружине или на должностную иерархию. В течение того долгого времени, что славяне заселяли Грецию, никакой примечательный город не приобретает известности в качестве столицы кого-либо из их князей или жупанов. Но за всем тем, разумеется, не могли не народиться огречившиеся знатные славянские фамилии. Так, Константин Багрянородный рассказывает о некоем вельможе Никите Рента-киосе из Пелопоннеса, который, породнившись с домом императора Романа Лекапена, очень возгордился греческим якобы своим происхождением, хотя славянский его облик и возбуждал насмешки со стороны византийского грамматика Евфимия; этот Никита, разумеется, является лишь одним из многочисленных примеров смешения обеих народностей.