Альманах «Прометей» - Прометей, том 10

Я: Это замечательно! Это подтверждает окончательно гипотезу пушкинистов. Догадался И. А. Новиков, прочтя свежим взглядом стихи „Младенцу“, потом увидел портрет смуглой дочери Воронцовой — и всё понял. Делал доклад [128] В докладе «Пушкин в селе Михайловском в 1824—1826 годах», прочитанном в Пушкинской комиссии Академии наук СССР 13 марта 1935 года, И. А. Новиков высказал предположение, что Пушкин в своём незавершённом стихотворении «Младенцу» разумел своего ребёнка от Воронцовой. (См. указанную статью М. А. Цявловского «Из записей П. И. Бартенева», стр. 276.) . Написал об этом в своём романе [129] Роман И. А. Новикова «Пушкин в Михайловском». М., 1936, стр. 111—114; его же роман «Пушкин в изгнании». М.—Л., 1947, стр. 450—452; изд. 1953 г., стр. 515—517. . Мстислав Александрович был совершенно с ним согласен, ввёл этот эпизод в свою статью о Пушкине и Воронцовой [130] См. статью М. А. Цявловского «Из записей П. И. Бартенева». . Потом были у него и ещё догадки о других материалах; позднее и я осмыслила происхождение некоторых стихов. Я всё это должна дописать.

— Только не надо об этом сейчас печатать и говорить! Пока жива тётя Юлия [131] Вдова внука поэта Григория Александровича Пушкина — Юлия Николаевна Пушкина (1873—1967). , — не надо. Надо щадить старых людей.

— А она знает?

— Не знаю. Я никогда ни с кем об этом не говорила. Вам говорю первой. Я-то держусь других взглядов. Во-первых, я считаю, что жизнь Пушкина не надо утаивать, и не вижу ничего дурного в том, что у него мог быть внебрачный ребёнок».

Так вот какой характер отношений был между Пушкиным и Натальей Николаевной! Он пришёл к браку с сердцем, облегчённым полной исповедью.

Вероятно, уговорились они делиться друг с другом всеми своими увлечениями, и прошедшими и будущими. Отсюда — постоянная тема ревности, то серьёзной, то шутливой, в переписке Пушкина с женой [132] Соображения С. М. Бонди. .

И ещё одно подтверждение достоверности этой гипотезы И. А. Новикова.

В «Мемуарах кн. М. С. Воронцова за 1819—1833 годы» [133] В подлинном тексте «Воспоминания» написаны на французском языке. Опубликованы они — «Mémoires du prince M. Woronzow. 1819—1833» в издании «Архив князя Воронцова». Книга XXXVII. М., 1891, стр. 63—102. Ниже записи Воронцова даются в переводе. , составленных им для сестры его леди Пемброк [134] См. там же, во Введении П. И. Бартенева (стр. XI ненумерованная). , есть упоминания о рождении всех его детей. Отсутствует только запись о рождении Софьи [135] В главе «1820» сказано: «В начале этого года Лиза родила дочь, которую мы потеряли через несколько дней после её рождения» (стр. 70). В главе «1821»: «В Лондоне родилась наша дочь Александрина» (стр. 71). В главе «1822»: «…Лиза тем временем родила сына, который был назван Александром и которого мы имели несчастье потерять год спустя» (стр. 72). В главе «1823»: «23 октября моя жена родила нашего дорогого Семёна» (стр. 73). В главе «1826»: «В Петербурге я получил известие о рождении сына, который был назван Михаилом и которого, к несчастью, мы потеряли позднее, в Англии» (стр. 78). .

Быть может, это умолчание случайно и не вызвано оскорблённым чувством мужа? В главе о 1832 годе Воронцов называет Софью среди своих детей [136] В главе «1832»: «Мы провели начало 1832 года в Лондоне с поездками в Брайтон, где мы поместили на время нашего сына Семёна в школу, а наша дочь Софья была помещена тоже временно к госпоже Перси, также в Брайтоне» (стр. 96—97). . А может быть, это позднейшее «признание» своего отцовства вызвано осиротевшим чувством отца: из шести детей его к тому времени уцелело только двое [137] Четвёртой умерла девятилетняя дочь. В главе «1830»: «Тем временем мы были под угрозой большого семейного горя: наша старшая дочь Александрина, рождённая под Вашим покровительством в Лондоне в 1821 году, тяжело болела некоторое время золотухой. Все средства были перепробованы, и было решено, что мать свезёт её в Вену» (стр. 88—89). «В половине сентября <���…> я отправился соединиться с моей женой. Я узнал дорогой о несчастии, которое уже поразило нас, то есть о смерти нашей дорогой и чудесной дочери» (стр. 95). .

18 октября, дней через десять после написания стихотворения «Младенцу», Пушкин создаёт одно из самых драматических своих стихотворений — «Коварность».

Здесь вновь появляется слово «клевета», оставшееся в черновике «Младенца». Там, предвидя, что его ребёнку будут рисовать образ отца искажённо, Пушкин мог иметь в виду и Воронцова, и Раевского.

В «Коварности» же речь о другой клевете, уже сыгравшей свою роль. Неясно, что имеет тут в виду Пушкин. Мы лишены возможности читать эти строки в черновике — этом кладезе драгоценностей, так часто помогающем понять намёки, выраженные в беловике более общо (утрачен фрагмент черновой рукописи стихов 13—24, всей обличительной части монолога поэта).

Пушкин обвиняет своего «друга» в том, что он употреблял «святую власть» «дружбы» на «злобное гоненье», «затейливо язвил» «пугливое воображенье» поэта, находил «гордую забаву» «в его тоске, рыданьях, униженье», был «невидимым эхом» «презренной клеветы» о «своём друге», иначе говоря — поддерживал её, «накинул ему цепь» и «сонного предал врагу со смехом»… Впрочем, поэт ничего не утверждает. Он ещё оставляет и своему «другу», и самому себе надежду, что всё это ошибка…

Оканчивается стихотворение убийственно:

После завершения стихотворения поэт уже с полным сознанием своей правоты озаглавливает его.

Стихотворением этим ответил Пушкин на «ласкательное» письмо к себе Александра Раевского, который, утверждая свою дружбу к нему, требует от Пушкина письма [138] Об этом письме А. Н. Раевского к Пушкину и о разных интерпретациях его в Пушкиниане см. в статье «Из записей П. И. Бартенева», стр. 269. .