Евгений Мороз - Веселая Эрата. Секс и любовь в мире русского Средневековья

В некоторых вариантах свадебного обряда перед приездом жениха закладывали ворота, ведущие к дому невесты. [398] Пропп 2001. С. 245. Свадебные песни, в которых жених изображается, как всадник, взламывающий ворота, [399] Колпакова 1973. С. 25 (№ 40). имеют, по-видимому, эротический подтекст. Нечто подобное и в распространенной у славян игре, в ходе которой девица («царевна», «княжна») стоит среди «города» — в кругу подруг, а «царевич» ходит вокруг и должен ворваться к девице. При этом песня призывает: «Разрубай, царевич, ворота» . [400] Шейн П.В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах... Т. 1. Вып. 1. СПб., 1898. № 1055—1062. Та же символика обусловила обычаи, сопутствовавшие родам, когда считалось необходимым открывать ворота и двери, магически отождествлявшиеся с женскими гениталиями. [401] Мазалова Н.Е. Человек и дом: тождество древнерусских представлений // Женщина и вещественный мир 1999. С. 106. В случае осложнений уговаривали священника открыть царские врата в церкви — дабы « разверзлась утроба ». [402] Демич В.Ф. Очерки русской народной медицины // Пушкарева, Бессмертный 2004. Кн. 2. С. 316.

Не менее значимо и то обстоятельство, что врата-гениталии названы в заговоре «золотыми». Это традиционный мотив, присущий восточнославянской мифологической анатомии, в которой популярным обозначением матки было золотник . [403] Баранов Д.А. «Золотник», «золотая дыра», матка: Об одном фрагменте мифологической анатомии славян // Пушкарева 1999. С. 737—746. Тот же признак мог переноситься как в целом на девушку-невесту — в русской свадебной песне конь жениха отправляется за золотом, [404] Колпакова 1973. С. 111 (№ 211). так и на собственно вагину, о чем свидетельствует весьма выразительная русская загадка:

Стоит девка на горе, дивуется дыре: свет моя дыра, дыра золотая! Куда тебя дети? На живое мясо вздети. (Наперсток или кольцо.) [405] Афанасьев 1998. С. 518.

Образ упоминающихся в заговорах Золотых ворот появился на пересечении этих двух линий символики, относившихся к женским гениталиям. Речь идет о древней традиции еще дохристианского происхождения — Б.А. Успенский относит золотые ассоциации русской мифологии к представлениям о языческом боге Волосе. [406] Там же. С. 56 сл. В основе отождествления вагина/ворота универсальные мифологические представления об изоморфизме микро- и макрокосмоса — человеческого тела и Вселенной. В традиционном мировосприятии принцип человекоподобия распространяется как на природные стихии — пример мать Земля, так и на отдельные предметы или конструкции. С человеческим, преимущественно женским, телом отождествляется квашня, печь, изба, город. [407] Топоров В.Н. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // Исследования по структуре текста. М., 1987. С. 121—132.

Таким образом, проникновение в город через Золотые ворота может быть сопоставлено с метафорой соития. [408] На это обстоятельство со ссылкой на работу О.М. Фрейденберг «Въезд в Иерусалим на осле (из евангельской мифологии)» — Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. 2-е изд. М., 1998. С. 630 — указал в своей статье Писаренко, оставивший, однако, без внимания символику Золотых ворот и связанный с нею пласт русской традиционной культуры. Рисунки, которые оставили стражи киевских Золотых ворот, становятся более понятными на фоне некоторых непристойных поговорок, популярных в эпоху Нового времени. В них овладение женщиной сопоставляется с взятием города, иногда обыгрывается и тема скотоложства:

Ебет — как город берет, а слез как лысый бес.

Этот город как собачья пизда: попадешь, так не знаешь — скоро ли отпустит . [409] Афанасьев 1998. С. 491.

Двусмысленное название Золотые ворота, которое ассоциировалось с подобными проявлениями народного остроумия, объясняет, почему столь специфические изображения были обнаружены именно на этом сооружении.

* * *

Остается, однако, ответить на вопрос о своеобразии русской традиции, характерной особенностью которой оказывается отсутствие активного интереса к изображениям эротического характера. Описанные выше рисунки могут рассматриваться как исключение из общего правила. В статье Лесмана утверждается, что подобная специфика русской культуры объясняется неумением русских художников изображать обнаженное тело. Возможно, отсутствие изобразительных навыков и сыграло здесь какую-то роль, однако вряд ли это следует принять как общее объяснение. Трудно представить, что задача, с которой так легко справился автор рисунка на Золотых воротах, на протяжении многих веков оказалась совершенно непосильной для всех русских людей. Показательно, что они продемонстрировали отсутствие интереса и к тем непристойным изображениям, которые пользовались успехом у других народов. После описанных выше набросков XII столетия следует пауза вплоть до XVIII века, когда под явным западным влиянием появляются лубки, включающие некоторые сюжеты эротического характера. Впрочем, и на материале лубков просматривается общая тенденция, в соответствии с которой русские люди предпочитали скорее говорить о любовных развлечениях, нежели любоваться их изображениями. Самое непристойное обычно относится к подписям. [410] Пушкарева Н.Д. Русские лубочные картинки XVIII—XIX вв. Начало порнографии или отражение народных эротических воззрений // Левитт, Топорков 1999. В случае лубков это можно было бы объяснить стремлением обойти цензурный контроль, однако по отношению к традиционной русской культуре подобное объяснение смысла не имеет.

Когда посредник в переговорах Ивана Грозного и Стефана Батория иезуит Антонио Поссевино сопровождал в Рим русское посольство, он видел, как были шокированы его русские спутники, наблюдая фрагменты античных статуй, изображавших обнаженных людей и некие «постыдные сцены ». [411] Поссевино 1983. С. 60. Это привело в восторг иезуита, убедившегося в исключительной нравственности русского народа. Однако у себя на родине те же участники посольства участвовали в традиционных застольных беседах, чья вызывающая непристойность просто ужасала таких путешественников, как Олеарий, датский посол Яков фон Ульфельд, который побывал в 1578—1579 годах при дворе Ивана Грозного, или имперский посланник Август Майерберг. Еще раз напомним свидетельство

Коллинса: песни, исполнявшиеся хором девушек и мальчиков на русской свадьбе, были «такие непристойные, что сам Аретино покраснел бы, если бы их услышал» . [412] Утверждение династии 1997. С. 190.

Однако в своем описании русских обычаев Коллинс не указывает чего-либо подобного т.н. «позам Аретино» — серии гравюр любимого ученика Рафаэля Джулио Романо, которые были уничтожены по указанию римского папы Климента VII, однако тайно воспроизводились в Западной Европе и после утраты оригиналов [413] Тэннэхилл Р. Секс в истории. М., 1995. М., 1995. Илл. между с. 96 и 97. . На Руси изображений этого рода не было. Непроизносимые в современном русском языке обозначения гениталий постоянно звучали в народных свадебных и праздничных песнях, они запечатлены даже в средневековой топонимике, [414] Назаров В.Д. «Срамословие» в топонимике России XV—XVI вв. // Пушкарева 1999. С. 551—566. но на изобразительном уровне русское общество обходилось символами. Если в греко-римской традиции во время свадебных торжеств на стол ставили кондитерские изделия в виде мужских и женских гениталий [415] Лихт 1995. С. 341. , то на русской свадьбе эту функцию принимала на себя капуста, в которой видели символ вагины [416] Бернштам 1991. С. 238—239. .