Евгений Мороз - Веселая Эрата. Секс и любовь в мире русского Средневековья

А сам бы-mo я тебе жемчужинку проалмазил, посадил бы я на золотой свой спеченник ко яхонтам, двум камушкам придвинул . [442] Кирша Данилов 2000. С. 323 (№ 56 — «Во зеленом садочку»).

Традиционны и приводившиеся ранее описания любовных отношений, с помощью которых молодец «Сказания...» пытается соблазнить девушку («Есть у тебя чистой луг, а в нем свѣжая вода; конь бы мой в твоем лузе лѣто летовал, а яз бы на твоих крутых бедрах опочин дерьжал»). В русских песнях потеря невинности обозначается такими метафорическими выражениями, как посев, вытоптанный конем или всадником [443] Бернштам 1991. С. 250. . Распространенной лексической формулой, характеризующей готовность к любви и браку, было: «А ты умеешь коня седлать?» [444] Бернштам 1999. С. 208—209. В свадебных песнях девичья невинность может обозначаться как «тихого луга калина», а любовник девушки «пустил коней в долину» [445] Могилевские свадебные песни из записей А.С. Дембовецкого // Володина, Федосик 2006. С. 191, 182. . Столь же популярен мотив питья, связанный с темой удовлетворения любовной жажды. Так, в сказке из «заветного» сборника А.Н. Афанасьева лакей спрашивает у барыни, нельзя ли « попоить» в ее « колодце» его «коня» . [446] Афанасьев 1998. С. 91 (№ 34).

Особо можно указать на обозначение «борза команя губы», которое звучит в «Сказании...» в одном ряду с прочими «животными» метафорами, восславляющими красоту девицы. В отличие от «соколиных очей» и «соболиных бровей» описание губ, подобных губам коня, не обнаруживает известных фольклорных соответствий. Это тем более любопытно в свете замечания H.Л. Пушкаревой, которая указала на то, что идеал конских, т.е. широких, губ решительно противоречил моралистической позиции, идеализировавшей узкие — «скромные» губы [447] Пушкарева Н.Л. «Мед и млеко под языком твоим...» // Этнографическое обозрение. 2004. № 1. С. 69. . Считалось, что крупные губы и большой рот являются проекцией подобных же женских гениталий и свидетельствуют о бурном сексуальном темпераменте, что представлялось в высшей степени неприличным. Но, как можно увидеть на примере «Сказания...», в русском обществе было немало мужчин, которых отнюдь не пугали крупные женские губы и все, что с ними связано.

Впрочем, это не означает, что автор «Сказания» вдохновлялся идеалами грубой чувственности. Молодец восхваляет не только «борза команя губы» девицы, но также ее « пелепелишныя... кости, бумажное... тѣло», что свидетельствует о стремлении к изяществу. Последнее напоминает те описания русского эпоса, в которых идеализация девичьей хрупкости и изысканности приобретает гротескно ирреальные формы. В песнях Печорского региона идеальная красавица характеризуется тем, что « сквозь ее рубашку тело видети», однако, не задерживаясь на прелестях женского тела, сказители рассматривают сквозь него кости девушки, а сквозь кости — мозги, причем мозги эти оказываются необычайно изящными: «Из кости в кость мозг переливается — скатен жемчуг перекатается» [448] Былины: В 25 т. / РАН. Т. 1: Былины Печоры: Север Европейской России / отв. ред. А.А. Горелов. СПб: 2001. С. 728, 537, 548, 549, 552, 555 и др. .

Услышав о столь удивительной красавице, князь Владимир немедленно воспламеняется сердцем и посылает за ней сватов.

Автор «Сказания...» проявлял устремленность к эстетству и при описании нескромных предложений интимного характера:

Душечка еси моя прекрасная девица! Есть у тебя красное золото аравитское, вделал бы я свою жемчюжину в твое чистое серебро, всадил бы я свое булатное копье в твое прямое товолжаное ратовище, утешил бы свое сердце своими мыслями.

Эта откровенная эротическая метафора находит множество соответствий в русских фольклорных текстах, эротическое значение которых только угадывается. Так, намерение молодца вдеть «свою жемчюжину » в «чистое серебро» девицы похоже на содержание свадебных песен, в которых отправление жениха к невесте ассоциируется с катанием жемчуга по блюду:

Раскачу-жемчуг по блюду рассыпался,

Да как Иван-от жениться снаряжался . [449] Колпакова 1973. С. 7 (№ 6). Так же и в № 4 и 5, где метафора жемчуга, раскатанного по блюду, предстает в виде отрицательного сопоставления.

Еще более показательно метафорическое обозначение копья- фаллоса. Подобного рода выражения известны в самых разных традициях. В дошедших до нашего времени русских фольклорных текстах встречаются похожие эротические метафоры. В одном из заговоров от невстанихи , сохранившихся в недатированной старообрядческой рукописи, стрела и копье фигурируют, наряду с другими символами, в качестве обозначения фаллоса:

...становая жила не гнулась бы и не ломалась, крепко бы стояла, кол колом, рог рогом, стояла бы столбу столбом, стрела стрелой, копие копием . [450] Топорков 2005. С. 340.

Похожие образы и в одной из песен, записанных в XVIII столетии, где в качестве метафорического обозначения соития употребляются выстрел стрелой из лука и выстрел пищали.

— Ах ты, душечка молотчик, ночной друг у меня,

Веселись, не ленись, полюбила я тебя,

Заряжай, друг, поскоряя свою булатную пищаль,

Булатную пищаль промеж ног душа пущай,

Ты натягивай стрелу на шелкову тетиву,

Теперь миленький стает, друг подымается,

Что на стрелочке тетивка напрягается,

Его стрелочка востра, к ретиву сердцу дошла,

Хоть ранила не больно, только кровь пошла . [451] Из песенных сборников XVIII века // Топорков 1995. С. 47.

Нечто подобное и в заветной сказке из собрания Н.Е. Ончукова, герой которой загадывает загадку:

Да есть у меня не велико ружье, да так в цель бьет, что ни разу мимо не пролетит . [452] Ончуков 1996. С. 51 (Сказка «Загадки»).

Содержание «Сказания...» свидетельствует в пользу того, что подобный символический язык был популярен и в середине XVII столетия. Несколько необычно только то, что метафорой соития оказывается здесь насаживание копья на деревянное древко (ратовище). Однако глагол, который при этом употребляется — всадил, уместен, скорее, для описания удара копьем. Возможно, автор «Сказания...» несколько изменил традиционную формулу, говорившую об ударе.

Характеристика аравийское/аравитское фигурирует в качестве эпитета золота в наиболее ранних записях русских былин и пословиц. [453] Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков / изд. подгот. А.М. Астахова, В.В. Митрофанова, М.О. Скрипиль. М. ; Л., 1960. С. 199; Кирша Данилов 2000. С. 57 (№ 3 — «Дюк Степанович»); Симони 1899. I 120 (С. 77). Впрочем, и безотносительно к этому определению золото традиционно используется в русском фольклоре в качестве метафорического обозначения женских гениталий. [454] Баранов Д.А. «Золотник», «золотая дыра», матка: об одном фрагменте мифологической анатомии славян // Пушкарева 1999. С. 737—746; Успенский 1982. С. 150 сл. Обычно речь идет о каких-то золотых предметах, чаще всего о кольцах, но в некоторых случаях, как и в «Сказании...», упоминается золото как таковое. Так в одной из северных (Архангельская обл.) песен, исполнявшихся на предсвадебной неделе, о близости молодых говорилось следующим образом: