Роман Храпачевский - Военная держава Чингисхана

По результатам Великого западного похода эта численность если не увеличилась, то по крайней мере сохранилась — потери монгольской армии были, видимо, покрыты (если даже не с лихвой) за счет тюркских и финно-угорских народов Поволжья, вообще кипчаков всей Дешт-Кипчак. Дело в том, что потери монгольских войск часто преувеличиваются в литературе, хотя в источниках данные на сей счет весьма скудные. Поэтому возможны только приблизительные оценки на базе немногочисленных источников. Так, по Великому западному походу есть несколько цифр в источниках касательно потерь монголов— они потеряли 4000 под Козельском [ПСРЛ т. 2, стб. 782] и каждого тридцатого в битве при Шайо в Венгрии [56; цз. 121, с 2978]. Обе цифры, видимо, указывают на весьма чувствительные для монголов потери: в первом случае про Козельск так и сказано Батыем — «злой город», а во втором — сам факт сохранения цифры потерь в ЮШ, не склонной обычно сообщать о неудачах своих персонажей, наводит на такую мысль. Возможно, что все потери на Руси за кампанию 1237/38 г. равнялись потерям под конец ее у Козельска (за 60 дней осады Козельска среднесуточные потери монголов составили 67 человек, поэтому можно, исходя из этой цифры, прикинуть потери у других русских городов). Кстати, эти 4000 человек, потерянные под Козельском, составляли примерно одну тридцатую от всего войска Бату, что хорошо коррелируется с потерями при Шайо. И если при этом сражении с венграми у Бату было примерно две трети от всего войска (монголы после погрома Руси разделились на три корпуса в своем походе в Польшу, Чехию и Венгрию), т. е. примерно 60–65 тысяч человек, то абсолютная величина монгольских потерь в одной из решающих битв в Европе оказалась в пределах двух тысяч человек.

Таким образом, возможная оценка потерь монголов за 1237–1240 гг. составляет 20 000–25 000, что примерно равно потерям корпуса Субэдэя и Чжэбэ в ходе их рейда в 1221–1224 гг. В последнем случае монголы быстро восстановили потери за счет восточнотуркестанских тюркских племен, поэтому возможно, что и потери армии Бату на Руси, Поволжье и Северном Кавказе были быстро компенсированы. По крайней мере об этом пишет ЮШ в жизнеописании Субэдэя под годовой записью синь-чоу (с 13.02.1241 г. по 1.02.1242 г.): «Бату подал доклад [императору], [чтобы] прислали Субэтая руководить сражением, Субэтай выбрал из хабичи [148] Монгольское xabcigur — т. е. «подвластный, находящийся под феодальным протекторатом», в причастной форме — xabci . войско и пятьдесят с лишним человек [их] королей [149] В тексте ЮШ стоит китайская транскрипция слова « кэрэл », искаженного монголами финно-угорского слова « кираль », т. е. « король ». , которые усердно работали на него» [56; цз. 121, с. 2978]. Такой набор был проведен за счет народов Поволжья и Руси, это можно заключить из свидетельств источников, относящихся к 1238–1241 гг. Русский летописец середины XIII в., когда писал об участи взятого в плен при битве на р. Сить в 1238 г. князя Василька Константиновича, отметил, что его «нудиша, и много, проклятии безбожнии Татарове (по) обычаю поганьскому быти в их воли и воевати с ними» [ПРСЛ т. 1, стб. 465]. Если сам князь отказался подчиниться, то кто-то из простых ратников все же вступил в состав татарского войска — в Венгрии русские были отмечены среди монгольских армий. Так, очевидец событий, венгерский хронист Рогериус писал, что при осаде одного из венгерских городов, он «был окружен множеством плененных русских, куманов [150] Т. е. половцев или кипчаков, так их называли в Европе. , венгров и меньшим числом татар» [130, с. 54], а перед битвой при р. Шайо в 1241 г., по свидетельству Фомы Сплитского, из монгольского войска «один перебежчик из рутенов [151] Средневековое название русских в Европе. перешел на сторону короля» [51, с. 107].

Резюмируя все вышесказанное, можно заключить, что численность войск монгольской империи постоянно росла — от 100 тысяч в момент консолидации Чингисханом монгольских и Монголоязычных племен в 1205–1207 гг., до 250 тысяч на конец его царствования и при первых каанах, его преемниках. Такая величина всех регулярных военных сил монгольского государства позволяла вести две-три крупные военные кампании одновременно и при этом еще выделять отдельные отряды для карательно-полицейских операций локального характера.

Представление специалистов относительно вооружения монголов Чингисхана в основном сводится к тому, что они были в массе своей вооружены луками, дротиками (из метательного оружия), саблями, пальмами [152] Пальма — вид коляще-рубящего клинка на длинном, до 1,5 м древке. , пиками, часто с крюком или петлей, топорами и палицами/булавами (из ударного оружия); кроме того, из защитного вооружения они имели щиты, панцири-хуяги и ламиллярные доспехи. Например, А. Н. Кирпичников таким образом характеризует уровень вооруженности монгольских воинов: «хронический недостаток вооружения»; вызванный тем, что «монголы сами делали лишь луки, стрелы и уздечки; другое оружие — трофейное и привозное, или произведено пленными мастерами; только богатые имели латы, сабли и копья» [101, с. 144]. К этому выводу он приходит с учетом данных источников и мнения Б. Я. Владимирова — «приходится отмечать, что оружия, кроме луков и стрел, у них всегда было мало, даже в эпоху мировой империи хорошее вооружение ценилось очень высоко» [74, с. 43].

Тут нужно отметить, что хотя сами монголы имели довольно развитое кузнечное дело, мощности собственного производства были относительно малыми, так как не имелось в достаточном количестве кузнецов среди населения, основным занятием которого было скотоводство, охота и набеги. Сам же уровень развития железоделания, кузнечного и оружейного ремесла у монголов был достаточно высоким. Даже в монгольском эпосе, отражавшем главные этапы этногенеза монголов, сохранились сведения о древних корнях монгольского мастерства в выплавке и обработке железа, которым владели их предки: «И [вот] они нашли одно место, бывшее месторождением железной руды, где постоянно плавили железо. Собравшись все вместе, они заготовили в лесу много дров и уголь целыми харварами, зарезали семьдесят голов быков и лошадей, содрали с них целиком шкуры и сделали [из них] кузнечные мехи. [Затем] заложили дрова и уголь у подножия того косогора и так оборудовали то место, что разом этими семьюдесятью мехами стали раздувать [огонь под дровами и углем] до тех пор, пока тот [горный] склон не расплавился. [В результате] оттуда было добыто безмерное количество железа и [вместе с] тем открылся и проход. Они все вместе откочевали и вышли из той теснины на простор степи… Вследствие этого [люди] не забывают о той горе, плавке железа и кузнечном деле, и у рода Чингиз-хана существует обычай и правило в ту ночь, которая является началом нового года, приготовлять кузнечные мехи, горн и уголь; они раскаляют немного железа и, положив [его] на наковальню, бьют молотом и вытягивают [в полосу] в благодарность за свое [освобождение]» [37, с. 154–155]. Недостаток собственного производства восполнялся привозом — ближайшие соседи, кидане, бохайцы и чжурчжэни обладали развитой металлургией и охотно торговали ее изделиями с монголами. В дальнейшем монголы использовали плоды труда захваченных мастеров со всех стран, ими был даже сооружен в 1211 г. специальный город, населенный 10 000 иноземных мастеров (из китайцев и чжурчжэней) по всем видам ремесел [126, с. 107].