Борис Бессонов - Фашизм: идеология, политика

Эти мысли Гегеля также абсолютно четко показывают, насколько нелепы, насколько лживы попытки фашистских фальсификаторов представить Гегеля в качестве апологета войны, в качестве одного из идейных предшественников фашистской «теории» «тотального государства», порабощающего и подавляющего личность, вообще как одного из идейных вдохновителей фашизма.

Основоположники научного коммунизма, высоко ценили классиков немецкой буржуазной философии, они подчеркивали, что многие их идеи принадлежат к фонду тех идей, которые были унаследованы марксизмом. Оценивания наследие Канта, К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали, что хотя он и вынужден был уступать давлению отсталых немецких условий, тем не менее в конечном счете своими произведениями он присоединяется к силам, стремившимся изменить мир.

Что касается Гегеля, то в послесловии ко второму изданию первого тома «Капитала» (в тот момент, когда реакционная немецкая интеллигенция третировала Гегеля как «мертвую собаку») Маркс решительно объявляет себя «учеником этого великого мыслителя...» [256] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 21. . Разумеется, взгляды классиков немецкой буржуазной философии были противоречивы. В их философско-теоретических построениях было немало реакционных, консервативных идей, чрезмерное возвеличение немцев как «избранного народа», пренебрежительное отношение к славянским народам и т. п., что, собственно, и давало фашистам повод (пусть необоснованный в сопоставлении с основными тенденциями философии Фихте, Канта и Гегеля) для использования этих реакционных положений в своих «философско-теоретических» конструкциях.

Другое дело неокантианцы и неогегельянцы. Многие из них действительно были идейными предшественниками и вдохновителями фашизма. В частности, неогегельянство и неогегельянцы извращали подлинную суть учения Гегеля, выхолащивая все объективное, исторически прогрессивное содержание его философии, сохраняя лишь реакционные, идеалистические, мистические тенденции его взглядов. Полностью отбросив гегелевский рационализм, они превратили Гегеля в религиозного мистика, в интуитивиста, в «величайшего иррационалиста, какого не знала еще история философии» [257] См.: Kroner F. Von Kant bis Hegel. Bd. II, S. 271. .

Разумеется, история философии «не знала» такого Гегеля, Подлинный Гегель — поборник истины, всегда связывавший ее поиск с освобождением человека от всего того, что его порабощает, унижает, оскорбляет, вводит в заблуждение, держит в плену иллюзий, фальшивых, ложных представлений и идей. «Дерзновение искания истины, — говорил Гегель, — вера в могущество разума первое условие философских занятий. Человек должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего. Какого высокого мнения мы ни были бы о величии и могуществе духа, оно все же будет недостаточно высоким. Скрытая сущность вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания, она должна перед ним открыться, развернуть перед его глазами богатства и глубины своей природы и дать ему наслаждаться ими» [258] Гегель. Соч. Т. 1, ч. 1. Логика. М.—Л., 1929, с. 16. . Эти слова Гегеля относятся ко всему человечеству, ко всей человеческой истории. Превратить после всего этого Гегеля в «мистика», в «величайшего иррационалиста» могут только философствующие мракобесы!

Именно неогегельянцы — Р. Кронер, Ю. Биндер, Г. Глокнер и др. — проводили усиленную идеологическую подготовку фашизма. Используя реакционные стороны философии Гегеля, она отвергали возможность рационалистического познания мира, противопоставляли рационализму иррационалистическое, основанное на интуиции «постижение» мира и т. д. и т. п. Все это послужило фашистским идеологам «теоретической базой» для воспевания мистики мифа, безграничного субъективизма и волюнтаризма в познании и оценке окружающего нас действительного мира.

В социально-политической сфере неогегельянцы также пропагандировали реакционные идеи: возврат к средневековому сословному государству, построенному на началах иерархии. Нападая на демократические принципы, они доказывали, что воля государства и нации должна находить свае выражение в воле «вождя», утверждали, что подлинная сила государства исходит именно от вождя, а не от народа, и т. д. и т. п.

Эти взгляды неогегельянских философов были «углублены» и превращены фашистскими «государствоведами» К. Шмидтом и К. Лоренцем в государственно-правовую доктрину фашизма, которая нашла свое практическое воплощение в фашистском тоталитарном государстве.

Наконец, германские фашисты совершенно необоснованно и грубо фальсифицировали теоретическое и поэтическое наследие Гете, превратив его в заурядного немецкого националиста. Можно найти, конечно, и в произведениях Гете отдельные места, где он защищает и даже восхваляет немецкое общество своего времени, например в «Маскарадных шествиях». Как отмечали основоположники марксизма, в душе Гете постоянно шла борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключить с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему... Гете был слишком разносторонен, он был слишком активной натурой, слишком соткан из плоти и крови, чтобы искать спасения от убожества в шиллеровском бегстве к кантовскому идеалу, он был слишком проницателен, чтобы не видеть, что это бегство в конце концов сводилось к замене плоского убожества высокопарным. Его темперамент, его энергия, все его духовное стремление толкали его к практической жизни, а практическая жизнь, с которой он сталкивался, была жалка.

Однако в конечном счете вопреки фашистским демагогам Гете отнюдь не был врагом Французской революции. Он понял ее эпохальное значение. Отныне, полагал он, начинается новая эпоха всемирной истории. И уже тем более он был чужд какому-либо националистическому чванству. Все свои последние политические надежды Гете возлагал на создание социальной кооперации внутри отдельных государств и на объединении этих государств в единый всемирный союз. Он верил также, что «свободный обмен мыслями и чувствами способствует всеобщему достоянию и процветанию человечества не меньше, чем обмен продуктами». Причем в качестве первого условия для объединения народов Гете ставил именно уничтожение расовой и национальной ненависти, «симптома самой низкой ступени культуры». Он требует, чтобы человек встал некоторым образом над нациями, воспринимал удачи и огорчения другого народа, как «если бы они случились с его собственным». Более того, Гете полагает, что сословия должны быть уничтожены, что частная собственность должна быть обобществлена. Правда, о мерах, необходимых для этого, он практически не говорит. Однако в любом случае, по его мнению, частная собственность делает собственника «существом косным» [259] Эккерман И.П. Разговоры с Гете. Л., 1934, с. 815. .