Готхард Хейнрици - Заметки о войне на уничтожение [Восточный фронт 1941–1942 гг. в записях генерала Хейнрици]

Письмо жене, [Бобруйск] 26 июля 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 73

[…] Могу сказать лишь то, что Господь меня спас. Три дня назад я наблюдал за атакой, когда русский 10,5–сантиметровый снаряд взорвался в 25 шагах от меня и сбил меня с ног. На несколько часов я наполовину оглох. Потом русские танки показались позади командного пункта. И наконец самолет, который должен был доставить меня назад, взорвался и сгорел в двух шагах от меня. Достаточно для одного утра. […]

Письмо жене, [Бобруйск] 30 июля 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 75

Завтра в Лицманштадт пойдет машина и заберет это письмо, которое поэтому дойдет до тебя быстрее других.

Мы пережили пару не слишком радостных дней. В невероятно тяжелой болотистой и лесистой местности к югу от Бобруйска у нас тянулась вечная канитель с русскими, которые беспрестанно беспокоили наш фланг. 24 июля мы подбили в одной атаке 51 русский танк. Тогда в обход по большому кругу в наш тыл зашел русский корпус, который теперь сеет там беспорядки и вызывает трудности. На некоторое время он прервал и железнодорожное сообщение. Поэтому каждый день здесь новое беспокойство, каждый день новый кризис, — короче говоря, волнений и огорчений у нас в достатке. К этому прибавляются долгие автомобильные поездки, несколько дней в грязи, теперь снова по пыльным песчаным дорогам; в общем, у меня, честно признать, силы на исходе. Мне трудно даже писать это письмо. Настолько я выжат и утомлен. […]

Запись в дневнике, [Бобруйск] 30 июля 1941 г.

BArch. N 265/11

Враг напротив нас — на удивление активен и крепок. Уже ранним утром он, хотя и не в полную силу, атаковал 134–ю дивизию. 75 перебежчиков перешли на нашу сторону несколько часов спустя. Уму непостижимо: всегда одно и то же. В целом русский сражается с фанатичным упорством. Но каждый в отдельности подчеркивает свою усталость от войны, свое желание перебежать, свою ненависть к комиссарам, которые заставляют идти в бой под дулом пистолета. Эти две позиции трудно сочетаются. Если последняя из них истинна, то когда–нибудь всё должно рухнуть. […]

Моему корпусу приходится выбираться из неутешительной ситуации. Бесконечные бои в лесах сломят наши войска. Большевистская война «булавочных уколов» подкашивает их; даже лучший солдат не может отбить атаку в здешних лесах и болотах. […]

Письмо жене, [Бобруйск] 1 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 76f.

Вчера я смотрел новый выпуск «Вохеншау» [117] Примем, рус. ред.: еженедельный общественно–политический киножурнал Министерства пропаганды. , в конце которого показывали бои за Либау. При этом сообщалось, что Либау полностью разрушен большевиками. На экране еще можно было различить дома, но нельзя было увидеть, сгорели они или нет. Очень часто город описывается как полностью разрушенный, а в нем многое еще стоит. Но это лотерея, и нельзя исключать, что твои владения сгорели. […]

Мы по–прежнему продолжаем решать здесь неблагодарную задачу, которая никого не радует. Хотя пыл кавалерийского корпуса в нашем тылу удалось понемногу охладить, омерзительная болотистая и лесистая местность, скверные дороги, а также усталость войск препятствуют многому, что иначе казалось само собой разумеющимся. Мы недооценили русского [118] Ср.: Haider F. Kriegstagebuch. Bd. 3. S. 170 (11 августа 1941 г.): «При общей оценке положения всё яснее выделяется тот факт, что русский колосс, который осознанно готовился к войне в отсутствие всяких, что свойственно тоталитарным государствам, моральных границ, нами недооценивался». . Всегда говорилось, что им скверно командуют. Проверка их текущих способностей к командованию показывает, что наши операции временно затормозились, а наши бойцы боятся русского коварства. Но мы ежедневно видим, что около 100 человек перебегают на нашу сторону. Может, однажды, когда простые солдаты больше не захотят сражаться, вся лавочка разом рухнет. Пока они рассказывают, что не хотят воевать, но их принуждают комиссары. Это всё как–то сбивает с толку. Чудовищная энергия беспощадно мобилизует все силы и без сожаления посылает солдат в бой. Так русские достигли успехов, которые не дались нашим прежним противникам. Значительны и наши потери [119] Ср. вписанное в копию этого письма замечание (BArch. N 265/16. BL 50): «Согласно отчету врача XXXXIII корпуса от 22 сентября 1941 г., дивизии корпуса понесли следующие потери: 131–я пех[отная] див[изия] 22 июня — 30 июля: 151 уб[итых], 100 проп[авших без вести],410 ран[еных]; 134–я пех[отная] див[изия] 22 июня — 19 августа: 283 уб[итых], 1185 ран[еных]; 260–я пех[отная] див[изия] 15 июля — 19 августа: 195 уб[итых], 58 проп[авших без вести], 881 ран[еный]». . Кампания против России забрала как минимум столько же жизней, сколько все прочие кампании, вместе взятые.

Пока что совершенно неясно, чем здесь закончится дело. Нет ощущения, что русский однажды захочет сдаться, как это сделал француз. Возможно, что зимой нас ждет позиционная война в глубине России. Одна мысль об этом дико радует каждого.

Вся обстановка здесь предельно примитивна. Бобруйск, город с населением в 91000 человек, — большая часть эвакуировалась — грязная дыра, состоящая по большей части из деревянных построек. Центральная улица напоминает Nasser Garten [120] Рабочий квартал у гавани на юго–западе Кёнигсберга. в Кёнигсберге. В домах никакой обстановки. У людей ничего нет, так как у них всё отобрали за последние 20 лет. Наши переводчики говорят нам, что люди счастливы из–за прихода немцев. Никаких сомнений нет в том, что для всего мира будет благом, если большевизм, его методы и его влияние будут стерты с лица земли. Это кошмар. Но эта отвратительная бестия яростно защищает себя. […]

Письмо жене, [Бобруйск] 3 августа 1941 г.

BArch. N 265/155. Bl. 78

[…] Поразительно, как же упорно сражается русский. Его соединения наполовину уничтожены, но он наполняет их свежими бойцами и снова идет в атаку. Как русские этого добиваются, я не понимаю. Пленные настаивают, что всему виной давление комиссаров, которые расстреливают любого, кто не подчиняется. Но такими средствами невозможно постоянно держать войска в боевой готовности. Наше стремительное наступление превратилось в медленное ковыляние. Невозможно предсказать, как далеко внутрь России мы пройдем, пока сопротивление будет столь же упорным. Может, однажды оно и прекратится. Пока же тем не менее сохраняется неопределенность. […]

Иногда мы думаем, что нам принесет зима. Наверняка нам придется остаться в России. Кажется маловероятным, что большевики пойдут на мировую или вовсе прогонят Сталина. Так что мы встретим зиму в позиционных боях по всей огромной линии фронта. Хорошенькая перспектива. […]

Письмо жене, [Бобруйск] 4 августа 1941 г.