Борис Борисов - Школа жизни

Родители, наблюдая мое упорство в борьбе с болезнью, старались помочь, заботились о моем питании, хотя семья и так еле перебивалась. Ведь кроме меня были еще брат и сестра. Хлеба выдавалось по полфунта, и то не каждый день. Ели овсяный хлеб, лепешки из дуранды, да выручала еще картошка, которую выменивали у крестьян на одежду. Вместо чая заваривали цикорий, сушеную морковь. Пили же его «вприглядку», редко с ландрином или сахарином.

— На фабрике рабочие собираются поехать за хлебом в Вологодскую губернию, — сказал мне однажды отец, когда наши запасы совсем иссякли. — Хочу съездить с ними.

— Тебе нельзя, ты болен, — ответил я.

— Тебе тоже нельзя.

Но все-таки поехал я. Получил отпуск и через несколько дней был уже в пути. В пиджаке у меня были зашиты деньги, а в котомке вместе с мешками находилась мануфактура.

До Вологды ехали поездом, потом по рекам Вологде и Сухоне спустились к Великому Устюгу. Несколько раз нам приходилось сходить с парохода и грузить дрова, чтобы можно было плыть дальше. Размещались на верхней палубе. Спасаясь от холода, сидели сбившись в круг и натянув на ноги мешки.

В деревнях по соседству с Великим Устюгом нам удалось обменять полотно на рожь и овес. Каждый из нас привез домой по восемь — десять пудов зерна. Это облегчило положение семьи, хотя я сильно простудился и несколько дней пролежал в постели.

Казалось, занятия физкультурой пошли насмарку. Но я не опустил рук. Перед моими глазами все время был Овод — бесстрашный, несгибаемый, никогда не теряющий присутствия духа. Как только немного выздоровел, опять взялся за гимнастику. Благодаря спорту я чувствовал себя все лучше и лучше, а к двадцати годам вполне окреп. Теперь можно было больше уделять времени комсомолу, общественной работе. Давняя дружба связывала меня с сыном фабричного кучера Колей Бабиковым. Мы вместе работали, оба много читали и мечтали об учебе, вместе занимались спортом. Разлучились с Колей только после моего призыва во флот.

Как-то летом в выходной день вместе с товарищами я поехал в Ярославль посмотреть соревнования по легкой атлетике. Они проводились на городском бульваре. С завистью смотрел я на выступления крепких, загорелых, жизнерадостных юношей и девушек. Особенно захватило выступление гимнастов из спортивного общества «Марс».

— Давайте и у нас на фабрике создадим спортивное общество, — предложил я в комитете комсомола.

Мое предложение поддержали. Нашли помещение для занятий, сделали турник, стойки и планки для прыжков. Склепали из железа диск, сшили из старой обуви бутсы для игры в футбол, из отходов пряжи связали десятки пар тапочек. Приступили к строительству спортивной площадки.

В спортивное общество вступило свыше ста пятидесяти человек. В Ярославле нам удалось достать несколько сот мешков из-под крупчатки. Каждый спортсмен сшил себе из них форму с голубой каймой на рукавах и трусах. Свое общество мы назвали «Спартак». Среди спортсменов установилась крепкая дисциплина. Мы поставили задачу, чтобы каждый член общества был передовиком производства, хорошо учился в школе.

В течение двух лет я возглавлял общество. Почти вся молодежь фабрики занималась тогда спортом: одни — легкой атлетикой, другие — штангой и гирями, третьи — гимнастикой. А я — и тем, и другим, и третьим. Да еще играл в футбол.

Нам повезло. Уж очень хороший попался инструктор — Петр Евменьевич Мильто, которого и сейчас, по прошествии сорока с лишним лет, бывшие фабричные физкультурники вспоминают добрым словом. Он много и терпеливо с нами занимался. На первенстве Ярославля по легкой атлетике в 1923 году команда фабрики вышла на первое место. Я лично установил губернский рекорд по метанию диска, показал хорошие результаты в беге на короткие дистанции и в толкании ядра. Мы даже выступали на сцене Ярославского драматического театра имени Волкова.

Четыре года работы в конторе фабрики дали мне возможность изучить производство, хорошо узнать людей. Директором у нас был тогда коммунист с фабрики «Красный Перекоп» Георгий Сергеевич Дерин — умный, энергичный и авторитетный руководитель. Пригласив меня как-то к себе, он предложил работу тарификатора. Я дал согласие и не пожалел. Мне много пришлось бывать на других фабриках Ярославской губернии и Костромы, знакомиться с их работой. В дальнейшем все это пригодилось, особенно в 1942–1943 годах, когда я работал секретарем Ивановского горкома партии.

Наступил новый, 1924 год. К этому времени многих комсомольцев, и меня в том числе, зачислили в часть особого назначения (ЧОН). Мы периодически проходили военную подготовку в Ярославле, несли охрану военных объектов, патрулировали по городу.

В ночь на 22 января 1924 года наша рота несла охрану боевых складов. Мороз был такой сильный, что не спасали даже тулупы и валенки, и мы менялись на постах каждые полчаса.

Сменявший меня в полночь чоновец шепнул:

— Умер Ленин…

— Что?!

— Ленин умер.

Мороз, казалось, совсем сковал ноги, и, когда разводящий направился в караульное помещение, я не мог сдвинуться с места.

— Пошли! Чего застыл?

— Это верно? …Ленин?

— Верно, — ответил он дрогнувшим голосом. — Пошли! Еле-еле передвигая окоченевшие ноги, я добрался до караульного помещения. Ночью мы почти не спали. Удвоив посты, бдительно несли охрану объекта.

Ленина я никогда не видел, но хорошо знал о той огромной роли, которую он сыграл в создании партии большевиков, в подготовке и победе Великой Октябрьской социалистической революции, в организации и защите первого в мире государства рабочих и крестьян, о его роли в развитии международного коммунистического движения.

В день похорон Владимира Ильича рабочие и служащие фабрики «Красные ткачи» собрались на траурный митинг. Загудели фабричные гудки. Секретарь нашей партячейки Иван Тимофеевич Горюнов зачитал Обращение Центрального Комитета РКП (б):

«Умер человек, который основал нашу стальную партию… вождь мирового коммунизма, любовь и гордость международного пролетариата, знамя угнетенного Востока, глава рабочей диктатуры в России… Ленин живет в душе каждого члена нашей партии. Каждый член нашей партии есть частичка Ленина. Вся наша коммунистическая семья есть коллективное воплощение Ленина».

Рабочие стояли без шапок. Одни были суровы, и, казалось, ни один мускул не дрогнул на их лицах. Другие утирали слезы. Несколько женщин плакали навзрыд…

Что же теперь без Ленина-то будет? Так тогда думали многие, так тогда думал и я.

Вся партия заменила Ленина. В дни ленинского призыва в ряды партии пришло более двухсот сорока тысяч новых коммунистов. Десятки передовых рабочих вступили в партию и на нашей фабрике.