Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Переговоры между партнерами проходили в обстановке строгой секретности: все остальные члены семьи на них не допускались. «Теперь они все собрались, — докладывал Лайонел брату, — то есть четверо сидят в комнате [папы], а нас туда не пустили. Кажется, папа что-то говорил о том, что мы должны получать долю от лондонских прибылей. Похоже, остальные склонны позволить ему делать то, что он хочет. Не знаю… не думают ли они перехитрить его добрыми словами и лестью». «Семейные дела продвигаются очень дружественно, — считала его мать. — Не возникает никаких разногласий». 12 июня оказалось, что Натан поступил по-своему без «разговора на повышенных тонах», чего опасался его сын: «Папа предложил, чтобы нам выделили половину прибыли Лондонского дома. Тогда он согласен всего на половину той прибыли, которую приносят другие. Все сразу же согласились, не говоря ни слова. Меня в комнате не было, но сегодня утром я это слышал… Не сомневаюсь, ты обрадуешься, узнав, что все они довольны друг другом и никаких споров между ними нет… Они все очень довольны состоянием своих наличных счетов; они не ожидали, что все дома будут так процветать».

«Все стороны» как будто «склонны были сохранять мир». Очевидно, такая братская гармония считалась чем-то необычным. «До сих пор, хвала небесам, между братьями не было произнесено ни одного сердитого слова, — с явным удивлением писал Лайонел. — Они проводят время в [комнате папы] и в конторе, а ужинают вместе в одном из трех домов, совсем по-семейному…» Был один из редких случаев, когда пять братьев соответствовали первому из трех идеалов в принятом ими девизе: «Concordia (Согласие)». Франкфуртский художник Мориц Даниэль Оппенгейм запечатлел это состояние гармонии на портретах всех пяти братьев, которые ему заказали по случаю той встречи.

Только одна тень омрачала переговоры братьев и приготовления к свадьбе. Натан Ротшильд умирал. Точнее, он был тяжело болен; никто и помыслить не мог, что человек, который после смерти отца в 1812 г. стал бесспорным главой Дома Ротшильдов, может умереть в расцвете сил. Еще в Брюсселе Натан пережил рецидив прежней болезни — скорее всего, у него был парапроктит. Как выразилась его жена, к нему «снова явился самый неприятный гость, ужасное жжение в самом неудобном месте, которое очень беспокоит его, особенно когда он сидит». Сын выражался прямее: «У папы сильно печет зад, отчего он очень страдает. Он пока не может встать из постели, и ему очень больно. Воспаление обострилось после поездки в карете, так что сейчас ему вдвойне нужен отдых».

Последняя болезнь и смерть Натана Ротшильда ярко иллюстрируют недостатки тогдашней медицины. Конечно, немецкие врачи хотели облегчить страдания больного (в первую очередь они стремились вскрыть абсцесс), однако их манипуляции причиняли ему мучительную боль, не приглушаемую какими-либо видами анестезии. Вскоре после приезда Натана во Франкфурт абсцесс вскрыли, но рядом образовался другой нарыв, который «причиняет такую же боль, как первый, и не дает двигаться». «Это, милый Энтони, — писала обезумевшая от горя жена Натана, — очень огорчительно, так как причиняет такую боль… правда, доктора уверяют, что никакой опасности нет. Ты знаешь, как раздражителен папа, когда он болеет, — поспешила заключить она, — поэтому я должна идти к нему». «Операция по вскрытию, — писал Лайонел 13 июня, — прошла великолепно; есть надежда, что еще в одной операции не будет нужды. Утром приходил профессор Челиус и осмотрел обе раны; по его мнению, они в гораздо лучшем состоянии, чем ему представлялось; более того, он доволен тем, как идет заживление. Он уверяет нас, что со временем папа совершенно поправится». Его мать также успокоил «прославленный профессор из Гейдельберга, который сочетает в себе спокойные манеры и непрерывное внимание с замечательными способностями» и его «заверения, что больше ничего не образуется, а рана заживает хорошо».

Не приходится и говорить, что болезнь Натана омрачила приготовления к свадьбе. Хотя родители невесты решили не отменять бал, который они наметили на 13 июня, сама невеста была так «расстроена», что не могла туда пойти. Однако Натан, — проявив феноменальную решимость, свойственную ему всю жизнь, — отказался откладывать свадьбу из-за своей болезни. Более того, он настоял на том, что непременно будет на ней присутствовать. В день свадьбы, как написала его жена, «он набрался храбрости в 6 часов утра, встал и пошел к Шарлотте, что перенес терпимо, а потом оделся — и пошел к Чарлзу [Карлу], чтобы присутствовать на церемонии». «Все сошло просто замечательно, — с облегчением сообщал жених в тот же день братьям, которые не присутствовали на его свадьбе. — Папе стало настолько лучше, что он пришел… а поскольку он жалуется только на боль, потребовалась всего лишь малая решимость, которой, как вам известно, у папы хватает. Церемония длилась всего полчаса и была очень торжественной… Все прошло необычно хорошо, так как там был папа, и наш семейный круг был полон». Более того, похоже, Натан приложил все силы для того, чтобы преуменьшить свою болезнь «разнообразными шутками… чтобы сократить речь достойного раввина и подбодрить присутствующих». Натан, конечно, притворялся. Сразу же после церемонии «у него начался сильнейший приступ боли, который обычно начинается около 2 часов и длится 6 часов». В отель он не вернулся; его уложили в постель в доме его дочери. Пока новобрачные отбыли в короткое свадебное путешествие в Вильгельмсбад, продолжавшееся всего 24 часа [111] Очевидно, свадьба в тот раз не была доведена до конца по причинам, которые становятся ясны из намеков. «Похоже, — со свойственной ему прямотой писал Джеймс, — красный король не позволит ему насадить птичку на вертел, несмотря на то что он поймал ее в силок». Лайонел выражался более деликатно: «До сих пор мне нечего сообщить, так как ты хорошо знаешь, что от сильного внезапного страха у молодых дам обычно начинается то, что с ними происходит регулярно. Могу лишь сказать, что она самая красивая во всех отношениях». Разные способы выражения прекрасно иллюстрируют разницу между поколениями; в то же время то, что оба мужчины сочли нужным высказаться на эту тему, доказывает, как мало тайн было между членами этой семьи. , все более раздражительному Натану снова пришлось лечь под нож хирурга. Хотя он выносил «все операции и перевязки без единого стона», он настолько встревожился, что настоял, чтобы позвали его врача и ближайшего соседа по Нью-Корту, Бенджамина Траверса.

На протяжении шести недель члены семьи тщетно ждали выздоровления Натана. К концу июня ему настолько полегчало, что он снова начал диктовать Лайонелу распоряжения для Ната. И все же окончательные переговоры по договору о сотрудничестве были отложены — к явному раздражению Джеймса, который жаловался на боль в глазах и мечтал поехать на воды. Такое же нетерпение проявлял и Лайонел. «Папа поправляется хорошо, но медленно, — писал он братьям. — Каждый день у нас семейный ужин, долгий и скучный, а весь день они перебегают из одного дома в другой, ничего не делают и ни о чем не говорят». Врачи продолжали вскрывать и прочищать раны от «затвердений», «материи» и «волокон», а многострадальный пациент почти не испытывал улучшения. Он утешался лишь «содовой водой, лавандой, апельсинами, марантой и фруктами», которые ему доставляли из Англии с курьером. «Вторую [рану] вскрыли сегодня утром, — сообщал Лайонел 9 июля, через месяц после того, как его отец приехал во Франкфурт. — Папа перенес операцию очень мужественно и все время шутил. Вторая рана больше, чем первая, так как нарыв углубился и, должно быть, причинял ему огромную боль». Так все продолжалось; назревавший финансовый кризис, как ни странно, отражал состояние больного.