Ниал Фергюсон - Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848

Наконец, 24 июля у Натана началась «сильная лихорадка», и его состояние признали «опасным». Возможно, у него началось заражение крови. На следующий день, пребывая в том же лихорадочном состоянии, почти в бреду, он вызвал к себе сына.

«Он сию минуту позвал меня, — писал Нату встревоженный Лайонел, — чтобы я передал тебе: он хочет, чтобы ты продолжал продавать английские ценные бумаги и казначейские векселя, а также еще на 20 тысяч фунтов индийских акций. Кроме того, ты должен прислать отчет о различных бумагах, которые у тебя имеются. Не уверен, что понял его правильно, но мне не хотелось просить разъяснений. [Кроме того, он] сказал, чтобы ты продал… ценные бумаги, которые дало нам правительство Португалии в счет денег, которые они нам должны, правда, он не упомянул, о каких бумагах идет речь — одно- или двухпроцентных».

Для Лайонела такой приказ и возможная потеря двух процентов показались столь нехарактерными, что были почти непонятны. Внезапно сообразив, что отец умирает, Нат и Энтони приготовились ехать во Франкфурт [112] Пришлось составить генеральные доверенности, чтобы старшие клерки могли действовать в отсутствие членов семьи, — редкое, почти беспрецедентное событие для того времени. . Но 28 июля, до того, как они успели приехать, братья Натана, его жена и два сына собрались вокруг его смертного одра — в чем теперь никто не сомневался.

В истории компании настал решающий, страшный миг: глава семьи умирал до того, как был подписан новый договор о сотрудничестве. Как Соломон написал Меттерниху менее чем через две недели после смерти брата: «Договоры между нами на следующий трехлетний период были составлены, оговорены по всем пунктам и готовы к подписанию, ибо мы еще верили, что наш покойный брат, с Божией помощью, выздоровеет. Однако этого не произошло, судьба распорядилась иначе». И все же Натану хватило сил на последнее проявление своей деспотической воли. По словам Соломона, «за три дня до смерти он поверял мне все свои мысли и желания, которые намерен был включить в завещание, составленное тотчас же, и которые я подробно записал по его требованию». Натан уже не всегда выражался связно; братья вспоминали, как он переходил от «более решительных требований» к «высказываниям запутанным и затемненным его страданиями». Правда, общий смысл того, что он собирался передать братьям, оставался вполне внятным. Братья должны были сохранять «гармонию, постоянную любовь и прочное единство» — он сознательно повторял последние слова их отца. То, что это означало на практике, он выразил с характерной для него точностью.

Во-первых, Натан велел своим сыновьям «и дальше управлять в согласии и мире банкирским домом, основанным мною под моим именем в Лондоне». Во-вторых, он подчеркнул, что при управлении банком им надлежит советоваться с его вдовой: «Моя милая жена Ханна… должна сотрудничать с моими сыновьями по всем важным вопросам и иметь право голоса при всех консультациях. Мое недвусмысленное желание заключается в том, чтобы они не приступали ни к какой важной операции, предварительно не испросив у матери совета…» В-третьих, Натан выразил «серьезное пожелание, чтобы продолжался союз моей фирмы в Лондоне, которой теперь руководят четыре моих сына, и другими домами, которыми управляют четыре моих дорогих брата, чтобы они по-прежнему оставались партнерами… Таким образом, я рекомендую сыновьям в делах всегда с готовностью следовать советам и рекомендациям моих братьев…».

Наконец, по воспоминаниям братьев, Натан предложил ряд поправок к новому договору о сотрудничестве: «Находясь на смертном одре, Натан просил меня обновить договор с участием его… сыновей, при том условии, что срок его действия не будет окончен в течение пяти лет… Таким образом, фирма [„Н. М. Ротшильд“] остается неизменной, все сыновья совместно получают в компании один голос. В течение последующих пяти лет оборотный капитал четырех братьев и покойного Н. М. Ротшильда нельзя трогать, и никто не имеет права изымать никакую долю оборотных средств, в то время как мы сокращаем процент, который мы берем индивидуально, с четырех до трех процентов, чтобы компания в целом, с Божьей помощью, за пять лет еще упрочила свое положение, так как пропорция средств, которые можно тратить, была сокращена, чтобы молодым людям не было нужды заниматься спекулятивными операциями».

Эти пожелания были должным образом внесены в поспешно составленное приложение к первоначальному договору.

Изложив таким образом конкретные условия на будущее, Натан высказал прощальный совет: «[Он] поручил старшему сыну, а через него всем тем, кто не присутствовал при его кончине, прикладывать все усилия, чтобы сохранять собственность фирмы в целости и не участвовать ни в каких рискованных предприятиях. Он дал им много мудрых советов, велел избегать дурной компании и не сходить с пути истинной добродетели, религии и праведности. Мой покойный брат предупредил их, что теперь мир попытается нажиться на нас, так что им надлежит быть еще осторожнее, и он заметил, что ему все равно, получит ли какой-либо сын на 50 тысяч ф. ст. больше или меньше. Самое главное — чтобы они держались вместе и были едины».

«Он умер, — писал Соломон, — в полном сознании; за десять минут до смерти он сказал, получив последние религиозные утешения, которые у нас в обычае: „Мне совсем не обязательно так много молиться, ибо, поверьте, в соответствии с моими убеждениями я не грешил“. <���…> [Затем], обратившись к моей дочери Бетти, когда она с ним прощалась, он поистине в британском духе сказал: „Спокойной ночи навсегда“».

Через пять дней почтовый голубь из Булони доставил в Лондон новость в одном предложении, состоящем из трех слов по-французски: «II est mort» («Он умер»).

Можно сказать, что в XIX в. мало чья смерть так повлияла на экономику, как смерть Натана Ротшильда. Когда за год до него скончался австрийский император Франц II, на Венской бирже началась небольшая паника и австрийские государственные облигации резко подешевели. Рынки спасло тогда вмешательство Ротшильдов. После же смерти Натана казалось, что из-под всех рынков выбили опору. Финансовая пресса передавала подробные сводки о состоянии Натана почти за неделю до того, как официально сообщили о его смерти. 27 июля в «Таймс» сочли нужным (ошибочно) сообщить, что его состояние «вовсе не опасно». 2 августа там же категорически опровергали сообщения других газет о его смерти. Но, как подтвердилось в колонке «Денежный рынок и сведения из Сити», в Сити настроение было не таким оптимистическим: «Опасное состояние, в каком оставался м-р Ротшильд, по сообщениям из Франкфурта, сегодня снова повлияло на испанские и португальские ценные бумаги; они упали еще на 1 ½ %… По общему мнению, компания изымет из обращения все займы, авансированные этими ценными бумагами м-ром Ротшильдом; поэтому заемщики спешат избавиться от своих акций, чтобы удовлетворить спрос на них. Сегодняшние продажи шли хорошо, но, судя по слабости рынка, фактически удалось реализовать лишь ограниченное количество… на рынке акций дела идут весьма вяло. Консоли частично оправились после спада, пережитого в субботу, вследствие вышеупомянутых сводок из Франкфурта, но в целом они выглядят не слишком прочно».