Натан Эйдельман - Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837
- Название:Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:«Художественная литература»
- Год:1987
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Натан Эйдельман - Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837 краткое содержание
Книга «Пушкин. Из биографии и творчества. 1826—1837» является продолжением вышедшей в 1979 году в издательстве «Художественная литература» монографии «Пушкин и декабристы».
Рецензенты:
пушкинская группа Института русской литературы АН СССР; д-р философ. наук Г. Волков
Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Сходство с отчётом Геверса здесь почти текстуальное: «Пушкин, казалось пользующийся милостью монарха, не переставал оставаться под надзором полиции». И ещё раз, говоря о хорошем приёме поэта царём в 1826 году, нидерландский дипломат поясняет: «Тем не менее, до самой своей смерти писатель оставался под надзором секретной полиции». Заметим, что о самом факте полицейского надзора за Пушкиным после 1826 года официально не было известно, и Жуковский первый рискнул заговорить об этом в письме к Бенкендорфу, так как имел право теперь об этом знать: ведь ему было приказано ознакомиться с перепиской покойного поэта и, между прочим, прочитать письма самого Бенкендорфа (произведшие на Жуковского тягостное впечатление): «… сердце моё сжималось при этом чтении. Во все эти двенадцать лет, прошедшие с той минуты, в которую государь так великодушно его присвоил, его положение не переменилось; он всё был как буйный мальчик, которому страшишься дать волю, под строгим, мучительным (сначала было — „непрестанным“) надзором» [819].
В том же послании Жуковский писал о стихах «К Лукуллу», подчёркивая, что правительство напрасно приняло это на свой счёт: «Какое дело правительству до эпиграммы на лица?» [820]; у Геверса говорится о «некоторой части знати», «высших должностных лицах», вредивших поэту: тут, конечно, намёк прежде всего на Бенкендорфа, которого винит и Жуковский…
Геверс и Жуковский почти одинаково толкуют о пылкой молодёжи, возмущённой и оскорблённой убийством национального поэта, об анонимных письмах, раздражённом самолюбии Пушкина. Разумеется, это сходство во многом объясняется самой темой обоих посланий; однако по силе откровенности, по характеру обвинений высших властей мы, собственно, не имеем документов 1837 года, подобных черновой части письма В. А. Жуковского к шефу жандармов. Поэтому знаменательна близость этой рукописи и отчёта Геверса, совпадение мыслей о «раздражительной тягости» полицейского надзора. К Жуковскому скорее всего восходят и сведения, сообщаемые о беседе Пушкина с царём в 1826 году. Кстати, не расшифрованное в «Заметке о Пушкине» (из Вюртембергского архива) имя собеседника Пушкина — Ж («G») — в донесении Геверса представлено полностью: Жуковский . Приводится важный разговор двух поэтов, который мог состояться, скорее всего, в ноябре 1836 года — в то время, когда Жуковский прилагал усилия к погашению первой дуэльной истории. Разумеется, нельзя ручаться, что слова Пушкина передаются достаточно точно, но слова Жуковского об уверенности света в невиновности H. Н. Пушкиной очень характерны и, вероятно, говорились не раз. Зато пушкинский ответ на увещания друга звучит для нас несколько неожиданно. Если ирония по адресу «графини» и «княгини» кажется естественной, то непонятно — что это за обвинения в адрес Натальи Николаевны со стороны «среднего класса»?
Если слова Пушкина переданы верно, то это может означать, что в преддуэльные месяцы к нему дошли толки «со стороны» — мнение «публики» о просочившихся слухах насчёт семейных обстоятельств.
Тот факт, что Жуковский, скорее всего, не послал письма к Бенкендорфу, не обнародовал каких-либо сходных документов, отнюдь не противоречит возможному распространению его подлинного мнения. Письмо Бенкендорфу без последующего отправления, конечно, камнем лежало на сердце Жуковского, впечатления от чтения полицейских писем к Пушкину не могли как-то не выйти наружу — информация, прямо или через посредников, легко попадает к иностранным дипломатам…
История сложного, важного текста о гибели Пушкина связана таким образом с именами двух иностранцев, с рассказами друзей поэта.
«Механизм» формирования документов Гогенлоэ и Геверса требует изысканий; вполне вероятно, например, что и вюртембергская и голландская записки восходят к какому-то документу-предшественнику; А. Глассе справедливо заключает, что «дальнейшее изучение вюртембергского архива, возможно, даст дополнительные материалы, которые прольют свет на этот эпизод» [821].
И этот, и многие другие эпизоды 1836—1837 годов помогают осмыслить ближайшие друзья погибшего поэта.
Друзья
Версия друзей возникает сразу же после кончины поэта, когда ещё не завершилась переписка Петербурга и Гааги насчёт отставки Геккерна.
Очень резко — в потрясающем, только что цитированном письме Жуковского Бенкендорфу. Гибель поэта Жуковский рассматривает в «лермонтовском ключе». Вполне возможно, что действительно под прямым влиянием лермонтовских строк (через несколько недель после появления стихов «Смерть поэта») Жуковский написал: «Какое спокойствие мог он иметь с своею пылкою, огорчённою душой, с своими стеснёнными домашними обстоятельствами, посреди того света, где всё тревожило его суетность, где было столько раздражительного для его самолюбия, где, наконец, тысячи презрительных сплетней, из сети которых не имел он возможности вырваться, погубили его. Государь император назвал себя его цензором. Милость великая, особенно драгоценная потому, что в ней обнаруживалось всё личное благоволение к нему государя. Но, скажу откровенно, эта милость поставила Пушкина в самое затруднительное положение. Легко ли было ему беспокоить государя всякою мелочью, написанною им для помещения в каком-нибудь журнале? <���…> А если какие-нибудь мелкие стихи его являлись напечатанными в альманахе (разумеется, с ведома цензуры), это ставилось ему в вину, в этом виделись непослушание и буйство <���…>» [822].
В первые дни после кончины Пушкина начал формироваться упоминавшийся уже сборник дуэльных материалов.
Из одного только перечня двенадцати (в других случаях тринадцати) составляющих его документов видна немалая роль П. А. Вяземского.
Документ № 10 — послание д’Аршиака Вяземскому — начинается со слов: «Князь. Вы хотели знать подробности грустного происшествия, которого я и г. Данзас были свидетелями. Я их сообщу Вам, и прошу Вас передать это письмо г. Данзасу для его прочтения и удостоверения подписью». Следующий, одиннадцатый документ сборника, письмо Данзаса Вяземскому, является опровержением некоторых утверждений д’Аршиака о ходе дуэли и появляется после того, как Вяземский показал секунданту Пушкина письмо секунданта Дантеса.
В эти же дни Вяземский призывает и других осведомлённых друзей погибшего — сохранить точные свидетельства о случившемся. Поэта уберечь не удалось, но можно попытаться спасти память о нём от лживых домыслов.
Известное письмо своё А. Я. Булгакову от 5 февраля 1837 года, с подробностями насчёт последних дней Пушкина, Вяземский просит показать И. И. Дмитриеву, М. М. Сонцову, П. В. Нащокину: «Дай им копию с него и вообще показывай письмо всем, кому заблагорассудится». Мало того — Вяземский сообщает: «Собираем теперь, что каждый из нас видел и слышал, чтобы составить полное описание, засвидетельствованное нами и докторами. Пушкин принадлежит не одним близким и друзьям, но и отечеству, истории. Надобно, чтобы память о нём сохранилась в чистоте и целости истины <���…> После пришлю я тебе все письма, относящиеся до этого дела» [823].
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: