Леонид Млечин - Формула власти. От Ельцина к Путину

Наверное, точнее было бы сказать, что сам Ельцин просто не знал, что именно он должен делать. Страна разваливалась. Литва, Латвия, Эстония получили формальную независимость. Грузия, президентом которой был Звиад Гамсахурдиа, ушла де-факто. Другие республики, хотя и не уходили, но демонстрировали нежелание подчиниться Москве. Пытаться сохранить единое государство — значило укреплять власть Горбачева. А вот этого не хотел Ельцин. Горбачев ему только мешал.

Если бы Борис Николаевич был союзным президентом, он бы знал, что делать. А в роли российского лидера — он, может быть, даже неосознанно — решил посмотреть, как будут развиваться события. Хотя, совершенно очевидно, ощущался и элемент растерянности: новое российское руководство, окружение Ельцина просто не знали, что делать.

Я спрашивал Андрея Козырева, насколько верны предположения о том, что он разрушил единое государство только потому, что не мог ужиться с Горбачевым, хоть и ослабшим, но все еще старшим по должности.

— С Горбачевым невозможно было работать, — говорил мне Козырев. — Это был период, когда Ельцин уехал на юг, сидел там длительное время — тихо, и нельзя сказать, что российская группировка, как волки, стала перехватывать власть у союзного руководства. Мы ничего не могли перехватывать, потому что многие этого не хотели, да и не могли без Ельцина…

Как раз был длительный момент, когда российская часть руководства полностью была парализована отсутствием Ельцина. А Горбачев-то присутствовал. Почему же союзное руководство не действовало?

— Это не мы упустили, — говорит Козырев, — а они упустили. Мы включились потом, и нам оставалось только зарегистрировать распад государства.

Горбачев и союзное правительство за эти месяцы ничего не сделали, чтобы спасти положение. У них не было концепции экономических реформ. Между прочим, если бы Ельцин попытался тогда действовать, его бы стали во всем винить. Может быть, этого он хотел избежать — не брать на себя ответственность за перехват власти.

— Он не мог тогда заменить Горбачева, мы не могли подменить союзное правительство, — считает Андрей Козырев. — Единственный выход был отступить назад и дать им возможность действовать. Но они не справились со своей задачей…

Когда Ельцин уехал, у Горбачева возникло обманчивое ощущение, что все встало на свои места. Он продолжал выступать, подписывать указы, принимать решения, которые никого не интересовали. Реальная власть перешла к республиканским лидерам. Они чрезвычайно раздражались, сталкиваясь с активностью Горбачева. Они уже почувствовали вкус власти и не хотели подчиняться Кремлю.

Горбачев пригласил к себе Ивана Степановича Силаева и предложил ему руководить союзным правительством. Силаев стал отказываться. Но Горбачев сказал, что с Ельциным это согласовано. Иван Степанович согласился.

Горбачев пытался вернуть себе прежнее место в обществе, восстановить отношения с демократическими силами. Но было поздно. К нему относились с недоверием. Он пытался самоутвердиться в постоянных встречах с иностранными гостями.

Андрей Грачев вспоминает:

«Отсутствие Ельцина в Москве позволяло избежать протокольной и политической двусмысленности, когда зарубежные гости, путаясь в расписании, наносили визиты поочередно обоим президентам, а протокол с трудом освобождал единственный подходящий для официальных встреч величественный Екатерининский зал…

Причем это отсутствие помогало и Горбачеву, и его зарубежным партнерам закреплять представление о том, что в формулу «высший уровень» вовсе не обязательно включать российского президента, как это было в первые дни и недели после провала путча».

Можно представить себе, как это нравилось окружению Ельцина!

Всем хотелось знать, что намеревается предпринять Борис Ельцин.

«В сентябре, — пишет бывший помощник союзного президента Анатолий Черняев, — все иностранные партнеры спрашивали Горбачева о Ельцине. 5 сентября канцлер Германии Гельмут Коль задал Михаилу Сергеевичу откровенный вопрос:

— Как у тебя с Ельциным?

— Сейчас лучше, намного лучше.

— А он тоже так считает?

— Полагаю, что да.

9 сентября с теми же вопросами появился министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер:

— Что вы думаете о Ельцине?

— Я думаю, что все постепенно встанет на свои места, суждения становятся все взвешеннее. Исчезают крайности. Борис Николаевич проявляет больше рассудительности. В целом все становится гораздо лучше… Да, и Ельцину потребовался Горбачев…»

А Запад уже стремился к прямым контактам с Ельциным. 26 сентября американский президент Буш прислал Горбачеву письмо:

«Дорогой Михаил! Я хотел, чтобы ты знал, что 25-го я позвонил Борису Ельцину, чтобы справиться о его здоровье… В разговоре он также упомянул о том, как хорошо у вас с ним идет совместная работа».

Западные лидеры получали рекомендации своих специалистов, из которых следовало, что ставка на Горбачева — ошибка, сохранение Советского Союза в прежнем виде невозможно. Американцы предпочли бы по-прежнему иметь дело с Советским Союзом, а не с пятнадцатью новыми государствами, но ни они, ни Горбачев ничего не могли поделать.

У Горбачева было примерно полтора месяца — Ельцин вернулся из Сочи после отдыха 10 октября. Ситуация в стране стремительно ухудшалась.

Ельцин словно пробудился после летаргии и активно принялся за дело. Он объявил о программе экономических реформ, о шоковой терапии, о повышении цен и приватизации мелких и средних предприятий. Ему уже стало ясно, что союзный центр только мешает. Он предупредил: «Через месяц мы закрываем счета всех союзных министерств, услугами которых не пользуемся».

Союзное правительство полностью зависело от российского. Своих денег у союзной власти уже не было. Министерства и ведомства финансировал Ельцин.

28 октября Ельцин на съезде народных депутатов рассказал, что Россия начинает радикальные экономические реформы и он берет на себя обязанности главы правительства. Президент потребовал для себя чрезвычайных полномочий.

Он говорил, что придется перейти к свободным ценам, предсказывая, что цены станут расти примерно раз в полгода и увеличатся от трех до шести раз:

— Другого выхода не вижу. Мы провалили программу «500 дней» и потеряли два года.

Его беспокоила возможность перехода других республик на свою валюту:

— Украинцы уже переходят на купоны. А если учредят свою валюту, придется принимать встречные меры… С республиками, не подписавшими Союзный договор, с 1 января перейдем на торговлю по мировым ценам, снизим поставки нефти…

Съезд поддержал президента. Ельцин получил право приостанавливать распоряжения и указы союзного президента Горбачева, если они противоречат Конституции и законам России.