Ольга Ковалик - Галина Уланова

Можно ли назвать Владимира Васильева учеником Улановой? Скорее, нет. Гений Васильева проявился сразу. Собственно, и ему, и Юрию Григоровичу повезло, что рядом была Галина Сергеевна, во многом влиявшая на становление этих мастеров. Со знаменитым дуэтом «Катя-Володя» она была дружна. Однажды во время размолвки с мужем Екатерина Максимова жила в доме Улановой.

В 1958 году для американских гастролей Васильев с Улановой готовили номер в постановке Якобсона на тему скульптуры Родена «Вечный идол». Комиссия не позволила им выступать из-за откровенных костюмов. Честное слово, иногда тайно завидуешь всем этим чиновникам от культуры, которым удается увидеть запрещенное ими. Можно только представить себе, какой шедевр получился у двух великих мастеров.

Отношения Владимира Викторовича с Галиной Сергеевной разладились во время подготовки вечера в парижском концертном зале «Плейель», инициированного ЮНЕСКО к семидесятилетию балерины. Васильев решил поставить спектакль-воспоминание о жизни Улановой. Она же категорически отказалась «играть саму себя» и настояла на своем понимании действия: несколько движений «вполноги», без игры в течение нескольких минут, а несогласного с ней постановщика назвала «администратором от балета». Однако спектакль прошел очень хорошо. 19 ноября 1981 года известный критик Пьер Лартик писал:

«Всегда вспоминают о «вечере века», когда Жюль Перро собрал одновременно четырех звезд балета — Карлотту Гризи, Мари Тальони, Фанни Черрито и Люсиль Гран.

Для чествования Галины Улановой также собрались вместе выдающиеся мастера — Иветт Шовире, Клод Бесси, Нина Вырубова, которые приветствовали в первом ряду ту, которая, по утверждению Мориса Бежара, является «тайной» в балетном искусстве.

Гилем Тесмар воспроизвела умирающего лебедя. Мерль Парк, из Королевского балета, интерпретировала сцену из «Исидоры»… Карла Фраччи исполнила «Пери», балет, о котором мечтал Готье, затем «une Medu», контрастную, патетическую, всю в напряжении, в хореографии Джона Бютлера.

Наиболее волнующим моментом вечера было появление Г. Улановой…

Непросто поставить пьесу, где с необходимой скромностью совмещаются чувства и блеск. Васильев был вдохновлен тем почтением, которое он испытывал к Г. Улановой. Он видит в этой великой балерине скромную, не очень броскую красоту мадонны Липпи: луч прожектора скользит по длинной перекладине, освещает Г. Уланову, стоящую спиной и поворачивающуюся медленно к публике.

Достаточно увидеть, как она пересекает огромную сцену, чтобы попасть под очарование ее высшей власти.

Е. Максимова, Н. Семизорова, Н. Тимофеева, Л. Семеняка заняли место у перекладины, как на уроке. Программа их соответствует репертуару Большого театра, но нельзя забывать роль, которую играет Кировская школа. <���…>

Всё это так хорошо, что порой забываешь великую женщину в платье цвета осени, сидящую с краю кулис. Но именно ей мы обязаны тем, что видим всё это.

Каждый вечер в Большом театре она в первом ряду, и те, кому она передала свои роли, танцуют под ее взглядом.

Васильев говорит, что Г. Уланова помогла приоткрыть занавес будущего балета. Как не восторгаться искусством быть одновременно с нами и далеко от нас. Она идет вперед с мечтой о будущем балета».

На сцене Уланова так глубоко пережила свое прошлое, что после спектакля никого не захотела видеть — сразу уехала в гостиницу и три дня не выходила из номера. Нечто подобное Галина Сергеевна испытала в Вероне, где побывала вскоре после того, как перестала танцевать:

«Наша туристская группа всего из нескольких человек состояла. Из Милана автобусом проехали по маленьким городкам Италии до Генуи. В Вероне я постояла перед балконом Джульетты, у памятника над склепом. Не то чтобы я была расстроена, на меня всё произвело большое впечатление, я как-то в себя ушла, отключилась от внешнего мира на какой-то миг. Товарищи разошлись, я осталась. И вот здесь, почему-то именно у склепа Джульетты, я почувствовала, что рассталась со своей профессией, что никогда уже не буду танцевать. Это было очень грустно.

Я многих вижу в Джульетте. Это другое, это их Джульетта. Я же осталась со своей. Я не могу свое чувство переложить в другого человека, он должен сам чувствовать, поэтому в своих учениках я пытаюсь только раскрыть их дарование, быть внимательной к их творчеству. Но каждый из них вкладывает в творчество свое, неповторимое».

На вечере в «Плейель» присутствовал президент Международного совета по танцу ЮНЕСКО Бенгт Хегер. Через три года на открытии памятника Улановой в Стокгольме перед Музеем танца он сказал: «Вы будете стоять здесь, в самом красивом месте Швеции. Вы будете являть ту вершину балета, которая была достигнута в нашу эпоху». Правда, поскольку по шведскому закону нельзя ставить памятник живому человеку, то поначалу на нем написали «Лебедь», а после смерти балерины начертали ее имя.

В том же 1984 году в Ленинграде на Аллее Героев Московского парка Победы был установлен бронзовый бюст Улановой как дважды Героя Социалистического Труда (высшего звания она удостоилась в 1974 и 1980 годах). Памятник Галине Сергеевне есть еще и на Аллее знаменитостей в польском городе Кельце.

Почестей Улановой было не занимать. Она, все последние годы жизни говорившая о нелюбви к столице, в 1997 году с удовольствием стала почетным гражданином Москвы.

Со времени триумфальных улановских спектаклей прошло уже шесть десятков лет, но память о них не увядает. В 2011 году один из ведущих европейских балетных критиков Клемент Крисп во время пребывания в Москве говорил: «Я видел Уланову в великий лондонский сезон 1956 года. Это была артистка, которая полностью себя меняла на сцене. Великое искусство Улановой заключалось в ее невероятной простоте: такая чистота и ясность, она тебе всё говорила о роли, что ты должен знать».

Непонятно, кому пришло в голову везти в Каир «Бахчисарайский фонтан». Показывать в мусульманском мире наше исполнение «гаремной» жизни — всё равно что поехать в Тулу со своим самоваром. В «Шопениане» Уланова, конечно, блеснула, однако привычного триумфа на последних в своей жизни гастролях не снискала и, как говорила Плисецкая, «катастрофически не прошла».

Мир менялся, и балет приноравливался к стремительной, ни от кого не зависящей современности. Понятие успеха обрело новые краски: сенсация оттесняла признание. При лепке своих ролей Уланова умела отсекать всё лишнее, в них не было повествовательности, а трепетал сгусток жизни. В искусстве балерины отсутствовала тенденциозность, происходящая от неумения возвыситься над «частностями», а в парадоксальном словосочетании «обыкновенная богиня» крылся повод для легенды. «Моя профессия — танец, а не завоевание жизненного пространства» — слова, достойные гения.