Олег Сумин - Гегель как судьба России

Характернейшим является факт того, что даже «прогермански» настроенный Янко Янев, теоретически и практически склонившийся на сторону не «славянского», а «германского» духа [2] Янко Янев — интересная и до сих пор спорная фигура в болгарской культуре. Свое философское образование он получил в Германии в 1920‑х годах, после чего свыше десяти лет жил и работал в Болгарии. В 1935 году по приглашению германского правительства уезжает читать лекции в Берлинском университете. Погибает во время известной жестокой бомбардировки Дрездена в 1945 году. (О Яневе см.: Сумин О. Абсолютният идеализъм в България. Янко Янев // Янев Янко. Хегел. София, 1996. С. 231–239; Сумин О. Янко Янев: Из историята на българското хегелианство // Философия. 1995. № 2. С. 47–51). , в качестве аргумента этого выбора в пользу Германии также имел именно Гегеля. Более того, то, что он закончил свою жизнь под развалинами «третьего рейха», не помешало ему оставаться верным «славянской идее», которую он всю жизнь связывал с философией Гегеля. Он был, может быть, единственным славянином, который со всей отчетливостью заявил, что славяне и Гегель необходимы друг для друга, что для славян быть «гегельянцами» — это судьба: «…Тайна его (Гегеля — О. С.)судьбоносного влияния на славянскую мысль не только в прошлом, прежде всего непосредственно после его смерти, когда поляки и русские переписывали его книги как апокалипсисы и чертили с помощью его формул путь объединенной славянской культуры. Гегель продолжает влиять на славянский мир и в новейшее время… Может быть Гегель является единственным славянским философом, единственным, кто мыслил и переживал мир душой славянина, и не случайно он был воспринят с наибольшим восторгом именно в России и Польше. Та пророческая интуиция, которая волновала Достоевского, «что русская мысль означает всепримирение идей и всемирную грусть обо всех… — есть самое верное славянское выражение учения Гегеля» [3] Янев Янко. Хегел. София, 1996. С. 78. . Определение Гегеля Яневым как «славянского философа» есть фактически не зачисление Гегеля в славяне, а попытка высказать мучившую его мысль, что сами славяне оказались пробужденными ко всемирно–исторической жизни философской идеей.

9 мая 1997 г., София

С момента первого издания книги прошло восемь лет. Она была написана на развалинах коммунистической эпохи и ставила своей целью найти среди этих духовных руин ту твердую почву, которая бы позволила участвовавшим в коммунистическом эксперименте народам, обрести утраченное после падения советской империи равновесие. Этой твердой почвой является идея философской науки об абсолютном, которая была сформулирована немецкой идеалистической философией и являлась подлинным движущим принципом этой эпохи и ее идеологии.

Свое равновесие народы, однако, попытались и все еще безуспешно пытаются обрести в возврате к своим традиционным верованиям, чему активно содействует и политика самых могущественных на данный момент западных держав, чей дух продолжает находить свою истину преимущественно в протестантском прочтении Библии. Находясь в рамках религиозного духовного принципа, последние всегда содействовали тому, чтобы соблазненные «дьявольской атеистической» идеей народы вернулись на религиозную стезю. Этот религиозный ренессанс, наступивший после мрачного коммунистического средневековья, не только не принес миру спокойствия, но наоборот ударил по нему террором радикального исламизма. В событиях последних лет, таким образом, мы видим лишь еще одно подтверждение бессилия религиозного сознания, когда оно пытается создать некую устойчивую определенность в объективности. Стремление к разрешению проблемы оборачивается для всецело религиозно определенного сознания созданием новой, еще более острой. Это происходит потому, что какими бы ни были разумными постулаты той или иной религии, ее принципом остается чувство, которое всегда будет опрокидывать определяемые правом границы. Баланс между религией и правом всегда будет менее устойчивым, нежели баланс между философией и правом, ибо только философия и право исходят из одного и того же основания — определения мысли. Именно поэтому мне хотелось как можно скорее обратить внимание на эту подаренную нашим народам самой судьбой возможность — исходить в построении своего будущего не только из религиозного чувства разумного, но прежде всего из философски понятой разумности, так как только последняя является незыблемой почвой истинного правопорядка и свободы. Способствовать осознанию данного обстоятельства должно и это второе издание книги.

Что же касается внешней судьбы первого издания, то оно разошлось в России среди, главным образом, тех выпускников ленинградско–петербургского университета и петербуржцев, которые не понаслышке были знакомы с некоторыми из главных героев этой книги. Именно этой аудитории и адресовалось в первую очередь первое издание. Оно было встречено с интересом, который, однако, был скорее историческим, нежели идейным.

Поскольку книга была издана в Болгарии, то часть тиража была распространена и на родине славянской письменности. Сразу после ее выхода в свет в Софии в Институте философии состоялась презентация книги. Предисловие было опубликовано в «Философском вестнике».

Через некоторое время из Народной библиотеки (София) я получил письмо, в котором содержалась просьба представить в фонд библиотеки дополнительное количество экземпляров, необходимых для международного обмена, так как пришел запрос из Лейпцигской библиотеки… (фонд Берлинской библиотеки Staatsbibliothek zu Berlin, находящейся по соседству с Берлинским университетом, уже располагал экземпляром нашей книги). В числе адресатов рассылки указывалась и Российская Государственная Библиотека. Последние остававшиеся экземпляры были представлены для этих целей международного книгообмена. Один экземпляр был оставлен для передачи в библиотеку Монреальского университета. Весь тираж, таким образом, был исчерпан [4] Данное пополнение мировых книжных фондов явилось своевременной реакцией «мирового логоса» на предостерегающую статью–рецензию московского философа Романа Ганжи «Перемещение книжных фондов как последний козырь советской охлократии в битве с мировым логосом» (См. http :// www . russ . ru / krug / kniga /20000810. html — в этой рецензии Р. Ганжа подверг уничтожительной, в духе позднего Белинского, критике Ивана Фокина (а заодно и Е. С. Линькова), осмелившегося утверждать, что единственной серьезной современной философской позицией может быть только точка зрения абсолютного идеализма) .