Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Пушкина возмущало «неуважение к литературной собственности», отсутствие в России каких-либо законоположений, охраняющих интересы писателя. К этому вопросу он возвращался много раз на протяжении 20-х и 30-х годов.

Своё право на профессионализм, так же как свои взгляды на высокое назначение поэта и свои новые творческие принципы, долженствующие определить решительные перемены в настоящем отечественной литературы и предвещающие её великие достижения в недалёком будущем, он защищал со всей энергией и последовательностью.

Пушкин мечтал о своём журнале, где можно было бы широко и последовательно пропагандировать собственные взгляды. «Более чем когда-нибудь чувствую необходимость какой-нибудь Edinboorg review» — писал он Вяземскому в феврале 1825 года. И опять — в августе: «Когда-то мы возьмёмся за журнал! Мочи нет хочется…»

Но пока приходилось в основном довольствоваться письмами, в которых поэт говорит о литературе с обстоятельностью серьёзной критической статьи настолько искренне и прямо, насколько можно было, зная, что корреспонденцией его интересуется полиция. Всегда последовательно бескомпромиссный в своих критических оценках, он не терпел беззубости и беспринципности в критических суждениях других. «Брат Плетнёв!— советовал он другу.— Не пиши добрых критик! Будь зубаст и бойся приторности!» Нередко прибегал к такому оружию в борьбе с противниками, как эпиграмма. «Героями» его эпиграмм наряду с власть имущими становились бездарные графоманы, реакционные критики и журналисты. «Каченовский восстал на меня. Напиши мне, благопристоен ли тон его критик — если нет — пришлю эпиграмму»,— писал он брату в марте 1825 года, имея в виду отклик Каченовского на первую главу «Евгения Онегина». На Каченовского написаны эпиграммы «Охотник до журнальной драки» и «Жив, жив курилка». То, что при составлении сборника стихотворений пришлось отказаться от публикации большей части эпиграмм, огорчало Пушкина. «Изо всего, что должно было предать забвению, более всего жалею о своих эпиграммах — их всех около 50 и все оригинальные,— жаловался он Вяземскому,— но по несчастию я могу сказать, как Chamfort: Tous ceux contre lesquels j’en ai fait sont encore en vie [175] Шамфор: Все те на кого я их написал, ещё живы (франц.). Шамфор Себастьян-Рош-Николай — французский писатель XVIII века. , a с живыми — полно, не хочу ссориться». Есть свидетельства, что поэт намеревался даже издать отдельный сборник своих эпиграмм и своеобразным предисловием к нему должно было служить стихотворенье «О Муза пламенной сатиры!..» Осуществление этого намерения, естественно, представляло большую сложность. Но и не попавшие в печать пушкинские эпиграммы были известны весьма широко в устной передаче. По существу эпиграммами являются и некоторые авторские отступления в написанных в Михайловском главах «Онегина».

Особенно отчётливо литературные взгляды Пушкина, его убеждённость в истинности тех эстетических принципов, какие сформировались у него к 1825 году, выявляются в его замечаниях на «Горе от ума» Грибоедова, «Думы» Рылеева, в полемике с А. Бестужевым о «Евгении Онегине» и с Вяземским о Крылове.

Вскоре после того как поэт познакомился с запрещённой комедией Грибоедова по списку, привезённому на один день в Михайловское Пущиным, он делился своими впечатлениями с Вяземским, затем более подробно с А. Бестужевым. Бестужеву в конце января он писал: «Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин. Вот что мельком успел я заметить. Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следственно не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его — характеры и резкая картина нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны». «Черты истинно комического гения» видит Пушкин и в Загорецком, «всеми отъявленном и везде принятом». Но той социально-психологической достоверности, соответствия жизненной ситуации, которая отличает эти характеры, он не находит в Чацком. «Теперь вопрос. В комедии „Горе от ума“ кто умное действующее лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями». Создателя «Евгения Онегина» не удовлетворяет герой-резонёр, только рупор мыслей и переживаний автора (как это было у классицистов), к тому же расточающий богатства своего ума перед Фамусовым, Скалозубом, московскими бабушками, а потому его отношение к Чацкому хоть и сочувственное, но прохладное. А вот, казалось бы, второстепенная деталь привлекает особое внимание Пушкина: «Между мастерскими чертами этой прелестной комедии — недоверчивость Чацкого в любви Софии к Молчалину прелестна! — и как натурально! Вот на чём должна была вертеться вся комедия, но Грибоедов видно не захотел — его воля». «Натуральность», жизненную психологическую достоверность уловил поэт в этой «мастерской черте», и потому хотел бы видеть её основой всей комедии. Здесь нельзя не вспомнить, как в конце ноября 1824 года Пушкин защищал от критики Вяземского «истинность», психологическую достоверность письма Татьяны к Онегину — «письма женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюблённой».

По достоинству ценил Пушкин в создании Грибоедова «черты истинно комического гения», стихи, из которых «половина — должны войти в пословицы». Но характер героя не удовлетворяет его новым требованиям, и он говорит об этом с полной откровенностью. «Покажи это Грибоедову,— просил он Бестужева.— Может быть я в ином ошибся. Слушая его комедию, я не критиковал, а наслаждался. Эти замечания пришли мне в голову после, когда уже не мог я справиться. По крайней мере говорю прямо, без обиняков, как истинному таланту». (Не мог справиться, конечно, потому что не имел текста — список, который привозил Пущин, он в Михайловском не оставил).

«Прямо, без обиняков, как истинному таланту», высказывал Пушкин свои критические замечания и Рылееву — автору «Дум». Отношения Пушкина к Рылееву были самые дружественные. Он вполне отдавал должное как личным качествам, так и таланту молодого поэта, предсказывал ему большое будущее. Радовался каждому успеху: «Он в душе поэт»; «Ради Христа! чтоб он писал — да более, более!» О поэме «Войнаровский» говорил, что она ему «очень нравится», что «эта поэма нужна была для нашей словесности». Но «Думы» подверг самой суровой критике. Исторические герои Рылеева не могли удовлетворить его, так как не были полнокровными, жизненно убедительными, индивидуальными. «…Все они слабы изображением и изложением,— писал Пушкин.— Все они на один покрой: составлены из общих мест…», по заданному плану. Сухой рационализм, резонёрство, назойливый дидактизм лишают характер истинности, реальности. А там, где отсутствуют истинность, реальность, отсутствует и народность. «Национального, русского нет в них („Думах“] ничего, кроме имён…» «Откуда ты взял, что я льщу Рылееву? — спрашивал Пушкин в письме Бестужеву.— Мнение своё о его Думах я сказал вслух, о поэмах его также». Критические высказывания Пушкина, как всегда, сугубо принципиальны и нелицеприятны.