Аркадий Гордин - Пушкин в Михайловском

Эти пушкинские строки обрели для меня подлинную реальность, когда летом 1932 года девятнадцатилетним студентом я впервые увидел Михайловское и Тригорское.

Не было здесь ни правильных дорожек, ни ухоженных цветников, ни многочисленных строений, ни тем более асфальта. Не было и дома поэта — из земли виднелись лишь камни фундамента, поросшие травой. Но был домик няни под сенью старого клёна, была неширокая светлая Сороть, соединяющая два спокойных озера, были бескрайние дали, зелёные скаты холмов, рощи, старинные парки. Было главное — ничем не нарушенный пушкинский пейзаж. Было то удивительное ощущение подлинной встречи с Пушкиным, которое так верно передал А. В. Луначарский, побывавший здесь летом 1926 года: «…когда ходишь по запустелому парку, с такой страшной интенсивностью думаешь о нём, что кажется, нисколько не удивился бы, если бы вдруг из купы деревьев или из-за угла здания появилась бы его задумчивая фигура. Позднее, когда я уехал, мне живо представлялось,что я действительно видел его там. Конечно, приблизительно таким, каким изображён он на привычном памятнике, только без всякого величья.

Мне вспоминалось, что он вышел из густой тени на солнце, упавшее на его курчавую, непокрытую голову, задумчиво опущенную, и будто он поднял голову и посмотрел на нас, людей, живущих через 100 лет, рассеянным взором…»

Это было для меня началом обретения Пушкина. Пушкина в Михайловском.

С тех давних пор строки «От вас беру воспоминанье, а сердце оставляю вам…» как бы шли со мною рядом, сопутствовали мне. Не только потому, что Михайловское и Тригорское стали для меня драгоценны и я как можно чаще старался здесь бывать. Они вошли в мою жизнь как неотъемлемая часть её. Здесь мне довелось жить и работать, их судьба надолго стала и моей судьбой.

Огромная сила нравственного воздействия, скрытая в сочетании «Пушкин — Михайловское», которую я ощутил уже с первого знакомства, побудила меня в середине 1930-х годов начать знакомить с мало ещё тогда посещаемыми заповедными местами школьников, организовать вблизи Михайловского Детскую экскурсионно-туристическую базу, просуществовавшую несколько лет и принявшую сотни групп из Ленинграда, Москвы и многих других городов.

Тогда же, ровно полвека тому назад, была написана моя первая книга о Пушкине. Она называлась, как и эта, — «Пушкин в Михайловском».

В 1939—1940 годах я занимался здесь реэкспозицией отстроенного к 100-летию гибели Пушкина дома поэта, собирая по крупицам мемориальные предметы, документы, книги, произведения искусства — всё то, что вошло в экспозицию тогдашнего довоенного музея и было вскоре разграблено, уничтожено фашистами.

Довелось мне и сразу после окончания Великой Отечественной войны, в 1945—1949 годах в качестве заместителя директора заповедника по научной части, вместе с крохотным коллективом научных сотрудников, вновь собирать экспонаты для нового дома-музея, налаживать экскурсионную, массовую и научную работу, составлять проектные задания для архитекторов. Шло возрождение заповедного пушкинского уголка.

Годы, проведённые в Михайловском, дали мне понимание того, чем была для Пушкина псковская деревня; что позволяло ему в самые тягостные дни заточенья утверждать, будто он находится «в наилучших условиях» для окончания своего романа в стихах, а его «духовные силы достигли полного развития»; отчего именно здесь стал он «поэтом действительности» и в его поэзию впервые вошёл народ, со всей бытовой повседневностью, бедами и радостями, силой духа и творческого начала, вошла история народа, позволившая ему взглядом поэта-мыслителя увидеть и прошлое, и настоящее своей страны, создать «деревенские главы» «Евгения Онегина» и трагедию «Борис Годунов»; почему в последние годы жизни так рвался Пушкин сюда, в деревенскую глушь, из враждебного Петербурга и здесь, «ближе к милому пределу» завещал похоронить себя…

Настоящая книга — некоторый итог публиковавшегося мною ранее, а также результат архивных изысканий и наблюдений последних лет.

Оставаясь научно-популярным изданием, рассчитанным на самые широкие читательские круги, она включает в себя элементы исследования. В процессе работы оказалось возможным выявить неизвестные доселе документы, уточнить отдельные факты биографии Пушкина, его предков — Ганнибалов и лиц из деревенского окружения поэта, внести коррективы в традиционное прочтение некоторых пушкинских текстов, отрешиться от некоторых ходовых представлений «пушкинской легенды».

Последовательно хронологическое построение книги имеет целью показать возможно конкретнее и всестороннее каждую из встреч Пушкина с Михайловским на разных этапах его жизненного и творческого пути, в разной общественно-политической ситуации. Встречи эти охватывают почти всю сознательную жизнь поэта — два десятилетия, с 1817 по 1836 год.

Ещё в детстве слышал Пушкин немало рассказов о необычной судьбе своего прадеда — «царского арапа» Абрама Петровича Ганнибала, привезённого восьмилетним мальчиком с севера Африки на берега Невы в подарок Петру I и ставшего выдающимся русским генералом — инженером и артиллеристом, о его сыновьях. Рассказывали бабушка Мария Алексеевна, няня Арина. Рассказы эти занимали его. Многое запомнилось навсегда. Позже, будучи лицеистом, он с гордостью читал имя двоюродного деда Ивана Абрамовича — героя битв при Чесме и на полуострове Морее, строителя Херсона — на Морейской колонне в Екатерининском парке, а в годы южной ссылки слышал воспоминания старожилов о «наваринском Ганнибале». Но интерес поэта к своим предкам Ганнибалам особенно возрос, когда он попал в тот уголок Псковского края, который с середины XVIII века принадлежал Абраму Петровичу, потом его детям и внукам и представлял собою «ганнибаловекую вотчину». Здесь довелось ему познакомиться с последним из оставшихся в живых к тому времени старых Ганнибалов — двоюродным дедом генералом Петром Абрамовичем, вдовой и многочисленными детьми другого двоюродного деда Исаака Абрамовича, найти документальные свидетельства и услышать предания о прошлом ганнибаловского рода.

После смерти Петра I, в годы частых дворцовых переворотов и быстро сменявшихся временщиков, на долю Абрама Ганнибала, или, как его звали тогда Абрама Петрова, крестника и любимца царя, его верного помощника в делах военных и гражданских, выпало множество невзгод.