Юрий Иванов - Пятая версия

Беру с полки толстую папку с бумагами и документами, на обложке которой начертано: «КАНТ». Вот этот домик. Его фотографии, сделанные в 1924 году, когда к двухсотлетию со дня рождения философа был открыт музей Канта. Вот внутренние помещения. Комната, где работал ученый. Стол, кафельная печка, окно и тот знаменитый сундук, где хранились письма философа, бумага, перья, бутылки с чернилами, журналы, газеты, книги. Да-да, мы докажем, но что дальше? Дом в плохом состоянии. Его срочно надо ремонтировать, а в общем-то реставрировать, но денег нет. Никто не хочет дать денег на ремонт домика. Ни горсовет, ни управление культуры, ни университет, где есть кафедра философии, где изучают труды этого выдающегося ученого, где есть философское общество! Все есть, а денег нет…

Удивительно, необъяснимо. Ведь по своей исторической, культурной сути этот домик имеет не меньшую ценность, чем Янтарная комната, да, может, и большую! Ведь в конце концов Янтарную комнату можно воспроизвести заново, что, кстати говоря, уже и делается, но можно ли восстановить помещение, если оно, не дай бог, погибнет, стены которого еще помнят шаги ученого, его бормотание, когда он перечитывал те или иные строчки, скрип пера по бумаге, его вздохи, тихую ругань, когда разорванные клочки бумаги летели в разные углы, и его торопливый бег прочь от дома, от стола, на воздух, на волю, в лес, на холм, где возвышались сложенные из огромных камней стены древней кирхи Юдиттен? К ключу на крутом бережку ручья Модиттен, который он так любил, возле которого так было приятно посидеть, поразмышлять.

А что, если нам, Фонду культуры, взять этот домик себе на баланс? Чтобы, по крайней мере, обезопасить его от «сносителей», но… но где взять деньги на его ремонт?

Вот что еще, пожалуй, следует сделать: копилку! Такую, какую я видел в Варшаве, в Старом месте, на площади, что напротив Королевского дворца. Говорят, что нет в Варшаве человека, который бы не положил в ту копилку хоть сотню злотых, ведь при ее помощи собирали деньги на восстановление поднятого из руин прекрасного Королевского дворца, на многие старинные здания и памятники Варшавы. Интересно, сколько было собрано всего денег? Кто их подсчитывает, комиссия какая-то? Надо бы съездить в Польшу, тем более что мы начали переписку с гданьским клубом подводных поисковиков «Акула», и они готовы сообщить нам все, что знают о «золоте Балтики», о поисках сокровищ на немецких судах, утонувших в Балтийском море в конце войны.

Так, дома ли Овсянов?

— Авенир Петрович, привет. Не поздно?

— Десять часов, разве это поздно? Слушаю.

— Графиня прислала план своего поместья, может, в субботу отправимся на розыск? Нужны курсанты, миноискатели, ну и прочий инструмент.

— Полагаю, что это можно будет сделать. В виде курсантской практики, дня на два-три. Возьмем палатки, еду. Что еще?

— Ольга, кажется, действительно напала на след то ли «Серебряной библиотеки», то ли библиотеки графа Валленрода. У тебя об этих собраниях есть какие-нибудь документы?

— В Греции все есть… Минутку. — Слышно было, как что-то зашуршало, хлопнула дверка, наверно шкафа, где рядами стоят толстые папки. — Вот, о библиотеке. Слушаете, да? «В замковом музее с 1924 года находилась всемирно известная „Серебряная библиотека“ второй супруги герцога Альбрехта, Анны Марии, состоящая из 20 теологических сочинений в тяжелых серебряных переплетах превосходной чеканки, отчасти позолоченных. В 1527 году из Ульма в Кенигсберг прибыл золотых дел мастер Фройднер, который изготовил Альбрехту его знаменитый серебряный меч…»

— А что с ним? Где этот меч?

— Это еще одна тайна! Так… читаю дальше: «…серебряный меч и оформлял эти книги в серебро с великолепной чеканкой. Нюрнбергский золотых дел мастер Корнелиус Форвенд и кенигсбергские золотых дел мастера Пауль Гофманн, Герхард и Иеронимус Кесслеры золотили это серебро. „Серебряная библиотека“ была помещена в замковую библиотеку в 1611 году, а в 1806 году, когда Наполеон приближался к Кенигсбергу, была увезена в Мемель и спасена…»

— Что в твоих бумагах еще сказано? Где она?

— Судьба библиотеки неизвестна.

Она исчезла во время минувшей войны. Спрятана ли она в одном из таинственных бункеров, построенных спецчастями Эриха Коха в феврале — марте сорок пятого года? Сгорела? Похищена? Никто уже, наверно, не ответит на этот вопрос…

— А библиотека канцлера Мартина фон Валленрода?

— Валленродовы книги хоть и не были в серебре, но, ей-ей, им тоже цены нет. Ну, до встречи.

Так. Теперь мне надо позвонить моему старому другу Василию Кирилловичу, когда-то мы оба работали на Кубе помощниками капитанов. Теперь Василий — заместитель председателя облисполкома, культурой ведает.

— Привет, извини, что так поздно, но на работе тебя никогда не застать. Вот разбирал старые фотографии и нашел целую пачку снимков с острова Кайя-Ларга. Помнишь, как мы там ныряли у коралловых рифов? Какую я там раковину, коричневый «кассис», добыл?

— Я ее первым увидел, а ты — хапнул… Ладно, о деле, да? Только короче, башка трещит, исполком сегодня был, завал по жилью… Выкладывай.

— Во-первых, этот домик лесничего Вобзера, где в летние месяцы работал Иммануил Кант. Если он погибнет, то…

— А вы докажите, что этот домик именно тот самый, но доказательство должно быть железным, понимаешь? Это не мне нужно, а тем, кто выше меня, понял? Ты как-то о его сундуке говорил, вот если бы в домике тот сундук нашелся, это было бы доказательство! Что еще?

— Кафедральный собор. Ведь он же гибнет, а это четырнадцатый век, редчайшее архитектурное сооружение, внесенное в списки ЮНЕСКО…

— А ЮНЕСКО дает нам цемент, кирпичи и черепицу? Мне бы твои заботы! Вчера «афганец» приходил, на одной ноге, вторая деревянная, с одним глазом, второй стеклянный. В подвале живет, а ты — собор! Он меня чуть своим костылем не убил! И потом, ты же знаешь, что всякое культурное строительство отложено до лучших времен. Что еще?

— А они, эти лучшие времена, когда-нибудь будут? И вот что еще. В Кенигсберге было два десятка кладбищ немецких, все снесли, бульдозерами перепахали, но разве так можно? Надо бы хоть одно восстановить, свезти туда оставшиеся плиты, сделать, так сказать, мемориальное кладбище «Памяти всех кенигсбержцев, лежащих в этой земле». Ведь немцы приезжают, такой стыд, да и самим нам разве не…

— Ну, ты даешь! Сорок лет прошло, а мы еще своим, тем, кто погиб во время Восточно-Прусской операции, памятники поставить не можем! В области еще 40 тысяч, ты слышишь — 40 тысяч безымянных могил! Где взять на все это деньги? Кто нам все это построит?

— В воинской части, в которой я был барабанщиком-могильщиком, накануне штурма Кенигсберга митинг состоялся. Генерал из политуправления армии перед солдатами и офицерами выступил, моральный дух поднимал: «Никто не будет забыт и ничто не забыто! Все будут награждены и отмечены. А тем, кто погибнет, мы воздвигнем золотые памятники!» Ну ладно, это я так… Ты торопишься?