Василий Осокин - Пермские чудеса

Она обратила мое внимание и на ткани.

— Согласитесь, что не случайно этот узор называется «медвежья лапа», этот «лисий» или «сорочий» шаг, а этот «бараний» или «олений» рог. Вы встретите звериный орнамент и на вязаных варежках и чулках.

— Мы вряд ли когда-нибудь поймем, что выражали эти замечательнейшие бляшки, не правда ли? — спросил я.

— А может быть, кое-что и узнаем, — загадочно сказала сотрудница. — Вы читали книжку Владимира Владимировича Чарнолусского о его путешествии к лопарям на Кольский полуостров?

— Так то ж Кольский полуостров!

— А все-таки просмотрите ее. Но верните поскорей, у нас единственный экземпляр.

В гостинице я накинулся на книжку Чарнолусского и какие же поразительные вещи нашел там!

Книжка издана Академией наук в 1965 году и называется «Легенда об олене-человеке». На обложке ее нарисованы три фигуры. Мерным, как бы танцующим шагом проходят куда-то трехпалые диковинные существа, на головах их вторые головы — оленьи. Это напоминало некоторые пермские бляшки.

Автор описывал свое путешествие в 1927 году к Белому морю, а точнее, к лопарям, живущим на Кольском полуострове. Он должен был изучать оленеводство и хозяйственный быт лопарей, а не фольклор. Но его увлекла одна очень распространенная там легенда о человеке-олене. Она рассказывает о том, как мальчик перевоплощается в олененка и вслед за отцом, тоже превратившимся в оленя, убегает от матери в тундру. Человека-оленя называли Мяндаш, а его сына — Мяндаш-парнь.

Каково же было изумление В. Чарнолусского, когда в январе 1928 года, побывав в ленинградском Эрмитаже, он в отделе археологии наткнулся на древнюю пермскую бляшку с изображением Мяндаша. Но ведь неведомый художник-литейщик жил в тысяче с лишним километров от Кольских лопарей!

В плохо освещенном помещении В. Чарнолусский торопливо сделал зарисовку бляшки. Однако заняться детальным изучением этого вопроса в те годы ему не удалось.

Уже после войны ему довелось снова побывать в Эрмитаже и в спокойной обстановке обстоятельно осмотреть бляшки. И вновь удивление и радость! Еще несколько бляшек как бы иллюстрировали отдельные мотивы легенды о Мяндаше. По-видимому, на заре нашей эры между рекой Камой и Кольским полуостровом существовали какие-то связи, решил исследователь.

Еще в конце прошлого столетия известный историк-археолог А. А. Спицын издал атлас «Шаманские изображения», в который включил 430 зарисовок и фотографий пермского звериного стиля. Изучив альбом, В. Чарнолусский выделил около 110 изображений, связанных с легендами о Мяндаше. А. А. Спицын предлагал бляшки называть по-монгольски: «сульде», что означает — счастье, благословение, домашние боги, гении-хранители [2] По мнению некоторых знатоков Сибири, это название малоудачно, поскольку Монголия к этим предметам не имеет никакого отношения. . Ученый подчеркивал, что бляшка служила амулетом. А вот какие эпизоды легенды о Мяндаше нашел Чарнолусский воплощенными в пермской сульде: «Мяндаш-дева и сын ее Мяндаш», «Дочь человеческая», «Мяндаш-парнь», «Небесного человека отродье», «Волна», «Руки на коленях», «Песня», «Пояс» и многие другие. Бляшку с прыгающим маленьким человечком он назвал так: «Семья». Бляшка с изображением неких существ, стоящих на неведомом звере, есть не что иное, как «Мяндаш» и «Мяндаш-парнь». Они идут по длинному телу хозяина моря. Вариант: Мяндаш-парни идут вправо, а посредине могучий длинноносый человек — сам Мяндаш.

Исследователь, присмотревшись внимательнее к сульде, делает вывод, что в некоторых можно проследить повторяющуюся ритмичность фигур, а также и некоторую нарочитость, свойственную орнаменту. «И ряд других бляшек стилизован и целиком состоит из определенных элементов, создающих орнамент. Постепенно художники начинают изображать сульде все более условно, они украшают ими пластинки, которые простые люди используют как амулеты, а служители культа — в качестве магических знаков».

К сожалению, В. Чарнолусский не касался в своей книжке вопроса, каким же таинственным образом легенда Кольских лопарей о Мяндаше была известна коми-пермякам. Ведь тысячи верст разделяли эти народы… За разъяснением я обратился к сотруднице картинной галереи, возвращая ей через день книжку.

— О! Эта проблема не разрешена до сих пор. Впрочем, если бы таинственное происхождение бляшек-сульде уже расшифровали, то некий ореол их загадочности потускнел бы, не правда ли? Одно ясно: хотя далеко не все они связаны с Мяндашем, но все чудского происхождения. А вот что из себя представлял этот исчезнувший народ «чудь», где жил, куда делся, — над этими проблемами все еще бьются ученые.

Я пошел в областную библиотеку и, порывшись в каталоге, заказал книги и статьи о чуди. А пока достал с полки Толковый словарь Владимира Даля и вот что в нем прочел:

«Чудь (т. е. странный и чужой) народ-дикарь, живший, по преданию, в Сибири и оставивший по себе одну лишь память в буграх (курганах, могилах); испугавшись Ермака и внезапу явившейся с ним белой березы, признака власти белого царя, чудь или чудаки… вырыли подкопы, ушли туда со всем добром, подрубили стойки и погибли. Чудь, вообще чудское, финское племя, особенно восточное… Чудь белоглазая! Чудь в землю ушла! Чудь живьем закопалась, чудь под землей пропала!»

Увы, из книг и статей я тоже ничего не мог узнать о судьбе чуди. До сих пор понятие это окружено дымкой таинственности. Некоторые из исследователей склоняются к тому мнению, что именем чуди народ русский, как об этом говорит и Даль, называл всю совокупность сибирских народов, оттесненных в давние времена царскими войсками в непроходимые топи и болота севера. Это были, в частности, предки нынешних коми-пермяков. Можно предположить, что какая-то их часть еще в незапамятные времена ушла с Северного Урала и Прикамья (где существовал культ Мяндаша, человека-оленя или человека-лося и где в честь его создавались сульде) на далекий север и северо-запад. Перебравшись через Белое море, эти народы поселились на малодоступном тогда Кольском полуострове. Их далекие потомки и есть современные лопари; потому-то старики и вспоминают Мяндаша и передают из поколения в поколение сказания о нем. А бляшки выразительно иллюстрируют сказания их прадедов с Прикамья. Конечно, миграция — переселение народов — захватывала широкие пространства. Не поможет ли тут топонимика — наука, объясняющая происхождение географических названий? Ведь не в каких-нибудь других местах, а именно в северных и северо-западных районах, то есть на перепутьях этого движения, находится и Чудское озеро, и город Чудово.

И вот пока я так рассуждал, произошло новое «пермское чудо». В витрине новых поступлений библиотеки я увидел большеформатную книгу «Пера — богатырь с берегов Лупви». Привлекало ее оформление. Взяв книгу с полки, я прочел на титульном листе: «Повесть В. Муравьева по мотивам фольклора народов коми». И вновь увидел… знакомые бляшки, точнее, рисунки на темы сульде, — их талантливо выполнил пермский художник А. П. Зырянов.