Марк Уральский - Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

А. Жерби — от 5 апреля 1957 г., в котором говорится следующее:

Дорогой Алексей Григорьевич, итак я опять потерпела неудачу в Н<���овом> Р<���усском> С<���лове> — конечно, дело не в том, что нет места, — а в чем я не знаю! <...> Я и написала гл<���авным> обр<���азом> для того, чтобы окончательно убедиться в том, что г. Вейнбаум меня печатать не желает. Ну и не надо!

Кстати, — я сейчас понемногу готовлюсь к смерти: уничтожаю письма. (Письма Ростовцева сохранятся в Американской Академии в Риме 164) нашла письмо Алданова — поздравление к 30<-летнему — М.У.> юбилею; но главное — нашла письмо еврея-журналиста Halperin'а — он был в концентрационном лагере, и я послала ему теплую одежду (не помню что) и денег (не помню сколько). А главное: лагерь был расположен под горой 165, а на горе была вилла принчипе Doria Pamphil 166<...> Они посылали еду заключенным евреям. У меня были связи с Doria... и они посылали <...> рационы и по моему списку. Князь Doria и Mussolini были ярыми врагами, — одно время Doria был тоже в концентрационном лагере. Но — за несколько месяцев до немецкой оккупации — был освобожден. Что касается до немцев, то они вошли в его дворец с главного входа, а Doria — с женой, сестрой и дочерью, вышли с другого входа, и пошли в Ватикан, где их ждали. Жена Doria (теперь покойница) 167была раньше его инфермьершей 168, она его выходила, и он женился на ней. Это была милейшая <���особа> и я с ней встречалась у моей приятельницы-англичанки. Она тяготилась своим положением — жены одного из первых аристократов, несметно богатого Doria.

Пишу Вам об этом, чтобы Вы поняли, как все это случилось.

Об Алданове я боялась писать — все же я его мало знала.

В «Биржевых ведомостях» был сотрудник Измайлов 169— <���я> с ним познакомилась в Литературной столовой. Так вот, у Измайлова были стихи о том, как человек писал воспоминания о великих людях, с которыми он был знаком. <...> Смысл их таков. «Стоял я у витрины, и рядом со мной стоял человек, и тоже рассматривал вещи в витрине. И вдруг он закричал: «Черт косолапый, наступил мне на самый любимый мозоль!» Смотрит, — а это сам Достоевский!» 170

Помните Вы, как в Суворинском театре 171поставили юдофобскую пьесу «Контрабандисты» 172. <...> одним словом — скандал в большом размере.

С этой историей связано мое первое общественное выступление. Проф<���ессор> Шляпкин, ни к селу, ни к городу, — на лекции по древней русской литературе расхвалил «Контрабандистов».

На следующую лекцию собрались все бестужевки, кот<���орые> были в здании. Мне поручили сказать ему слово. Когда он вошел, я встала и громко и отчетливо сказала: «Мы собрались не для того, чтобы слушать Вашу лекцию, а чтобы выразить Вам общественное порицание по поводу Вашей первой лекции», — потом что-то я сказала о славянофилах... а заключила речь словами: «Имейте в виду, что слово жид — совсем не парламентское слово!!» Мне было 20 лет, я была на IV курсе, была фанатической ученицей Ростовцева. Меня должны были исключить, но меня отстоял Ростовцев, да и Шляпкина заставили профессора сознаться, что он зарвался.

Как видно из писем Т.С. Варшер, она была отнюдь не лишена честолюбия и, несомненно, надеялась, что если не Троцкий, то Жерби напишет о ней подробную статью. Однако А. Жерби передал ее письма вместе с биографической справкой, заметкой Варшер о М. И. Ростовцеве и Ростовцева о Т.С. Варшер Илье Троцкому. Несомненно, сделано это было для того, чтобы обелить имя Варшер в его глазах, поскольку тот, будучи секретарем «Литературного фонда», имел непосредственное отношение к изысканию и распределению средств, направляемых фондом в помощь нуждающимся литераторам, деятелям культуры и ученым из числа русских эмигрантов. В любом случае юбилейный панегирик Т.С. Варшер — но не обстоятельная статья о ее жизни и деятельности, как того желала юбилярша — был написан для «Нового русского слова» именно И М. Троцким.

Как явствует из пометок Троцкого, заметку Варшер о Ростовцеве он проштудировал весьма внимательно, хотя и не использовал в своей статье весь этот материал:

Мое самое яркое воспоминание о М. И. Ростовцеве

Было это осенью 1934 г. Ростовцев с женой и я были в Помпеях. Директор раскопок Matteo della Corte 173пригласил нас к обеду. Della Corte тоже замечательный ученый: лучший знаток, а главное, чтец надписей. «Он чудотворец, — говорил о нем Ростовцев. — Для нас с вами несколько царапин на штукатурке стены, a Della Corte читает целое стихотворение, или, по крайней мере, глубокомысленное изречение уличного гуляки». <...> перед нашим приходом принесли из раскопок драгоценную находку: несколько обугленных деревянных табличек. Эти таблички (самая богатая находка имела место в 1875 г., в доме банкира, или просто дельца Цецилия Юкунда 174) — обычно коммерческие: векселя, расписки и контракты. Della Corte и Ростовцев читали их — как обыкновенные смертные читают газеты: быстро, быстро, одну табличку за другой. И Ростовцев стал давать комментарии. Тут были цитированы законы, историки, постановления сената. И все это без всяких справочников, без единой книги. В руках были таблички, а книги — в мозгу Ростовцева.

В октябре Della Corte исполнится 8о лет 175. Он в отставке, но продолжает работать. <...> И когда я приезжаю в Помпеи — мой первый визит к Della Corte и его жене. И больше всего гордится Della Corte фотографиями, где он снят вместе с Ростовцевым.

«Чем я больше всего горжусь»

Мне было 19 лет 176. Я была бестужевкой. Я прочла свой реферат Семейный культ в римской религии — что-то весьма ученое! После реферата мы пошли пить чай к Ксене Бондаревой: среди нас она была богачкой и могла позволить себе роскошь — пригласить 12 человек. Она не решилась пригласить Соню Кульчицкую: для нас было ясно, что она <...> будущая жена Ростовцева и что Ростовцев будет у нее 177. Во время чаепития я громогласно заявила, что Ростовцев, когда ему будет не 29 лет, а 39, будет одним из самых знаменитых профессоров в России. Многие отнеслись к этому <���предсказанию> скептически...<...>

В 1928 г. <���когда> я работала в Помпеях, совершенно неожиданно приехал Виламовиц-Меллендорф 178— наш полубог. В первый же вечер Виламовиц мне заявил: «В ком я не ошибся, так это в Ростовцеве... Я его встретил в 1904 году... Сколько лет ему было?» — «34», — говорю я. — «Значит теперь ему сколько?» — «Скоро будет 58». — «Ну, так знаете, я ему сказал: “Ну, Ростовцев, со временем Вы будете первым историком в мире”... И вот теперь я могу его только приравнять по значению, разве только с моим тестем!».

Тестем Виламовица был Теодор Моммзен. Вскоре после этого Виламовиц печатно назвал Ростовцева первым историком в мире. (Смотрите мою статью — Академик М. И. Ростовцев — в Посл<���едних> нов<���остях>).