Марк Уральский - Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Розенталь построил в Париже около 30-ти коммерческих зданий, среди них кинотеатр «Нормандия» («Le Normandie»), Аркады (Les Arcades des Champs-Élysées) и Порталы (Les Portiques) на Елисейских полях.

С 1926 Леонард Розенталь являлся крупнейшим пайщиком кинокомпании «Société Générale de Films», где в частности выступил в качестве продюсера фильма «Сентиментальный романс» («Romance sentimentale») режиссеров Г. Александрова и С. Эйзенштейна (1930).

Прославился Леонард Розенталь и как филантроп. После Первой мировой войны он за свой счет содержал 100 русских детей-сирот, построил для них приют и политехническую школу «École Rachel» (Écoles d'Enseignement Technique gratuites — Section Féminine, 8 Rue Quinault — Paris. 1930) 167. K 1927 г. его благотворительной поддержкой было охвачено более 20 ооо человек. За свою благотворительную деятельность Леонард Розенталь был награжден орденом Почетного легиона.

Являясь членом Попечительского совета Комитета помощи русским ученым и писателям во Франции, Леонард Розенталь в течение ряда лет оказывал материальную поддержку И.А. Бунину, Д.С. Мережковскому, А.И. Куприну, К.Д. Бальмонту, М.И. Цветаевой и др.

Из дневника Бунина от 27/14 июня 1921 г.:

Вчера были у «короля жемчугов» Розенталя. <...> Рыжий еврей. Живет <...> в чудеснейшем собств. отеле (какие гобелены, есть даже церковные вещи из какого-то древн. монастыря). Чай пили в садике, который как бы сливается с парком (Monceau). <...> Сам — приятель Пьера Милля, недавно завтракал с А. Франсом. Говорят, что прошлый год «заработал» 40 миллионов фр. <...>» 168.

Писатели, совсем еще недавно вполне благоденствовавшие в царской России, «подачки» Розенталя брали, но и мучились от этого ужасно. «Гордость и тщеславие выдумал бес», — утверждал поэт Сумароков. У писателя же, особенно знаменитого, этих двух качеств всегда хоть отбавляй, а вот с деньгами туго. В эмиграции, как известно, почти все русские литераторы были «на нуле». Приходилось подлаживаться, но порой вежливо выслушивать наставления меценатов гордость да заносчивость не позволяли. Вот Бунин и Мережковский и не вытерпели. Посчитав вполне невинные на сторонний взгляд замечания Розенталя, сопровождавшие его «подачки», за унижение, они с ним рассорились. На эту тему имеются письма Зинаиды Гиппиус к Владимиру Злобину и Марии Цетлиной:

6 дек. 22. Париж

Голубое письмо заставило вас несколько замолчать. Огорчило, обидело? Ой, не надо бы! А у нас случилась полная финансовая катастрофа. Розенталь на звонок Д<���митрия> С<���ергееви>ча 169с величайшей грубостью ответил: «Послушайте. Послушайте. Вы ведь там что-то такое получили. Позвоните мне в четверг. Мне надо с вами поговорить». Словом, — конец Р<���озенталь>ским благодеяниям! Бунин, можете себе представить, в каком состоянии. Главное — неизвестно, неужели он и Куприну, и Бальмонту тоже отказывает? В каком же мы перед ними положении? Они совсем погибают. На днях и мы начнем погибать. <...> Бунин написал Роз<���ента>лю письмо объяснительное — как же, мол, вы не предупредили? (На письмо это — никакого ответа. Д<���митрий> С<���ерге-евич> решил завтра и не звонить.) Но ведь это нечто невероятное. Только что накупил ограбленных из церквей изумрудов у б<���ольшевико>в, а нас побоку. Да и как это нестерпимо унизительно. И, знаете, даже невыгодно жить на благотворительность: тотчас же сами дамы принимают другую аттитюду. Розенталь что-то наговорил. <...> Ну, не стоит входить в это, довольно факта, что мы имеем (с отвращением) эти 12 тысяч, да старых всего 5-6, и больше — ничего, и никаких перспектив. И мерзкий осадок на душе. А вы еще упрекали, что я не пишу вам, ибо «франки считаю». И какие я доллары могу теперь покупать? Ваша З. Н.

8 дек. 22. Пятница утр[о]. Paris

Дорогая Марья Самойловна.

Вчера вечером поздно, в дождь, пришел к нам Ив<���ан> Ал<���ексеевич> совершенно расстроенный и разбитый; он только что встретил на улице Куприна, кот. рассказал ему следующее: в понед. Куприн и Бальмонт нашли под своими дверями по записке, вызывающие их во вторник к Розенталю. Они явились, и Розенталь им сказал: «Получите деньги и скажите мне, что вы думаете о поступке Мережковского и Бунина?» На это — неизвестно что сказал Бальмонт, а Куприн сказал «не мое дело судить». Не наше, может быть, дело судить Куприна и Бальмонта (который, по всем вероятиям, еще хуже ответил), можно только обеими руками подписаться под словами Ив. Ал<���ексееви>ча, что никто бы из нас на их месте так Роз<���ента>лю не ответил (между тем при мне Бунин просил Розенталя тогда включить Бальмонта четвертым, чего Р<���озенталь> не хотел и не предполагал). Но оставим их в стороне, тем более, что это душевногорькое обстоятельство имеет для нас ту облегчающую сторону, что мы теперь уже и возможности не имеем хлопотать для устроения для них вечера в январе <...>: Розенталь их лишит подачки. Но тут интересен Розенталь <...>, осмеливающийся стать относительно Бунина и Мережковского в позицию моралиста. <...>

Замечательно, что ни Бальмонт, ни Куприн ранее ни словом не обмолвились, встречаясь и с Буниным, и с Д<���митрием> С<���ергеевичем> уже после своего визита к Р<���озента>лю;

только вчера случайно на улице Куприн рассказал Ив<���ану> А<���лексееви>чу, и то с пьяных глаз, м. б. Оттого Р<���озенталь> и на письмо Бунина ничего не ответил, и, конечно, жаль, что, не зная, Ив<���ан> Ал<���ек-сеевич> испил и эту чашу напрасного унижения. Розенталь не знал, с кем он имеет дело, но и мы виноваты, что не поняли, с кем имеем дело. Есть предел всему, однако, и теперь, конечно, ни одной копейки никогда у него ни Бунин, ни М<���ережковский> не возьмут. Но вам, Марья Самойловна, мы будем бесконечно благодарны, если вы постараетесь все-таки объяснить, хоть по мере возможности, этому господину истинный смысл его поведения с русскими писателями вроде Бунина и Мережковского. Вы не поверите, как мне больно смотреть на Ив<���ана> А<���лексееви>ча; у него его чувство гордости, сейчас особенно обостренное, как вы понимаете, — так оскорблено, что это действует на него прямо физически. С Куприным и Бальмонтом он, кроме того, был ближе и сердечнее связан, чем мы. Простите за эту длинную экспозицию, но я не могла удержаться, чтоб тотчас же с вами всем этим не поделиться, так как вы это понимаете внутренно и можете некоторую моральную помощь и поддержку нам оказать по отношению к господину Розенталю. Обнимаю вас. Искренно ваша

З. Гиппиус

P.S. Милая М<���ария> С<���амойловна>, самый факт этого моего письма конфиденциальный. Бунин вам сам все расскажет, а вы это письмо никому не показывайте, прошу вас — разорвите; мне хочется, чтобы вы сразу же знали все факты, как они есть, и знали quoi vous en tenir. Удручающие подробности. Но это отчасти документ против Куприна и Бальмонта — которых я не хочу судить, — и пусть он формально как бы не существует 170.