Иван Лучицкий - Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Такое обращение короля заставляло гугенотов еще с большим доверием относиться к королю. Подозрения, если только они зарождались, исчезали мгновенно под влиянием окружающей обстановки, разуверений самих же гугенотов. Предостережения, — а в них не было недостатка, — не оказывали никакого действия. «Вам нет причины опасаться, потому что нет ни малейшего признака опасности», — писал Колиньи в ответ на предостережения Рошели, 7 августа 1572 г. Ни убийства в провинциях, ни смерть королевы Наваррской, приписанная отраве, ни даже рана Колиньи, происшедшая за несколько дней до резни, не поколебали доверия гугенотов. Они приписали все это Гизам и далеки были от подозрения, что король — главный деятель. Разве мало было того, что сам король со свитою и матерью явился к раненому адмиралу (а это была честь, которой удостаивались немногие)? Разве не все слышали торжественную клятву короля отмстить убийцам, не все видели его лицо, опечаленное прискорбным известием? [102] Mémoires de l’estât. T. I. P. 275. Да кроме того, еще не прошло обаяние празднеств [103] См.: Mémoires de l’estât. T. I, где подробно описаны все празднества и пиры, в обстановке которых гугеноты увидели уже потом предостережение. . 17 августа произошло бракосочетание короля Наваррского, и с этого дня в течение четырех суток почти без перерыва празднества, отличавшиеся чисто феодальным, рыцарским характером, сменяли одно другое. Утром — обеды и зрелища, вечером — танцы и маскарады. То в Лувре, то у кардинала Бурбона, то в архиепископском доме происходили торжественные собрания знати. Залы были наполнены провинциальною знатью. Здесь можно было щегольнуть всем: нарядностью, оригинальностью, юмором. Католики тратили страшные суммы на наряды. Они били на пышность и блеск. Протестанты били на оригинальность и являлись в собраниях с темных и простых, но все-таки дорогостоящих костюмах.

Гугеноты же были в опьянении от восторга. Если некоторые из них и ушли до свадьбы из Парижа, лишь немногие были побуждаемы к тому подозрениями. Одни, как, например, известный историк Д’Обинье, были вынуждены к тому какими-нибудь посторонними обстоятельствами, другие, как Ледигьер, были вызваны домой. Те же, у которых успели зародиться слабые подозрения, сочли вполне достаточными переселиться в Сен-Жерменское предместье. Остальные, в том числе Колиньи, его зять Телиньи, Ларошфуко, Ренель и другие, были так «очарованы» речами и обещаниями короля, что ни предостережения, ни факты, совершавшиеся вокруг, ни сомнения видама Шартрского [104] Ibid. Р. 279 Ь. и других не могли заставить их быть настороже.

А в фактах, могущих служить предостережением, недостатка не было. Гугенотам были известны приготовления к резне, они знали, что горожане вооружаются, но не подозревали, что король имеет какое-либо отношение к этому. Они ограничились лишь тем, что послали Корнатона к королю с запросом насчет состояния парижан. «Король, услыхавши рассказ Корнатона, представляясь крайне взволнованным и удивленным, призвал королеву мать. Едва только она вошла, как он спросил ее: «Что все это значит? Вот говорят, что народ волнуется и берется за оружие». — «Народ не делает ни того, ни другого, — ответила она, — но если вы потрудитесь вспомнить, вы сами еще утром приказали, чтобы никто не выходил из своего квартала»" [105] Ibid. Р. 281 Ь. . Герцог Анжуйский предложил послать стражу к дому адмирала, и по настоянию короля Коссейн, злейший враг Колиньи, был назначен начальником стражи. «Возьмите Коссейна, — сказал король. — Нет человека более способного». Гугеноты беспрекословно приняли предложение короля. Корнатон даже ответил сьеру Торе, что он вместе со всеми гугенотами полагается вполне на благосклонность короля [106] Ibid. Р. 282. . На совете, собранном после того у адмирала, были отвергнуты все те меры, которые клонились к охранению адмирала, а напротив, было принято вполне предложение Телиньи, требовавшего полной недеятельности, потому что предпринять что-либо в свою защиту значило бы оскорбить искренность короля и его верность своему слову [107] Ibid. Р. 283. . Сила доверия их к королю была так велика, что Ларошфуко, любимец короля, отказался ночевать вместе с королем в Лувре, несмотря на настоятельно его просьбы [108] Ibid. Р. 292 Ь. .

Мы видели, к каким результатам привели гугенотов их доверчивость и беспечность. «В то время, когда в Лувре танцевали, Екатерина Медичи, — говорит современник, — готовила иной танец» [109] Mémoires de l'estât. T. I. P. 265: «Au Louvre… la bal fust dressé et continué jusques au soir. Mais la Reine et le conseil secret pensoit bien à autre dance». .

Теперь, когда резня совершилась, когда их доверие было так жестоко наказано, гугеноты стали иными глазами смотреть на поступки власти. Завеса, скрывавшая от них истинные, как они думали, намерения власти, теперь пала, и пред ними явилась во всей своей наготе — тирания. Теперь им стали ясны все эти любезности короля, все эти пиры и маскарады, все льстивые обещания и проекты, стала ясна и причина смерти Линьероля, и настояния и упрашивания короля, обращенные к властям партии, явиться в Париж. Они увидели в бракосочетании ловушку, в которую их хотели поймать. Эта ловушка заготовлялась давно. Еще в Байоне был составлен проект истребления гугенотов. Но ни разу еще гугеноты не поддались ей, ни разу не собрались они в значительном числе в Париже. Теперь их удалось ослепить, и их слепота повела их к гибели.

Какие же цели преследовала власть, совершая это «неслыханное в летописях истории злодеяние»? Каких выгод могла ожидать она от своего обмана, от своей жестокости?

Цель (по мнению гугенотов) существовала и была широко задумана. Власть, усиливавшаяся все более и более, сдавливавшая и уничтожавшая все то, что создалось в прошедшем как привилегия или отжившее уже право, стремившаяся сломать произвол и насилие дворян, ограничившая даже в известной степени права дворянства, задумала теперь привести к окончанию всю эту многовековую работу, одним ударом покончить со старым порядком вещей, порядком, за который так много крови пролило дворянство, защищая его на полях Таиллебурга и Монтлери.

Власть, стремившаяся к прочному и неограниченному утверждению во Франции, уже давно, в двух тайных советах работала над проектом, имевшим целью уничтожение аристократии [110] Ibid. P. 265 ff. . Первый из этих советов был совет короля, иначе тайный, составленный из него самого, его матери и брата, графа Реца, Бирага и других. На этом совете старались убедить короля, что мир дотоле не будет упрочен в его государстве, пока будут живы главные деятели смут. Три лиги, говорили они, образовались во франции: Монморанси, Шатильоны и Гизы. Своими частными, домашними распрями, они до того взволновали государство, что мира не будет, если факции эти останутся нетронутыми. Но чтобы возможно лучше помочь злу, необходимо начать с адмирала Колиньи, потому что нет возможности выносить гордые притязания простого дворянина, возвеличенного милостями короля, потому что с его смертью падет партия. Убийство адмирала приведет к восстанию в Париже, и враждующие дома перережут друг друга. Когда все будет покончено, останутся принцы крови. Но справиться с ними уже не составит особого труда. Их можно окружить верными людьми и постоянно удерживать в повиновении.