Иван Лучицкий - Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Обворовывать казну не считалось грехом, брать из казны втрое против того, что нужно, было делом обыкновенным [1372] Bailly A. Histoire financière de la France… T. I. P. 251. , а генеральный контролер и сам лично был заинтересован в покрывании злоупотреблений, так как и ему перепадало от них многое в карман. Казначеи, обязанные также следить за исправностью и правильностью взносов, смотрели сквозь пальцы на все: они купили свои места, их нельзя было отнять у них, и они крайне небрежно следили за ходом финансовых операций и допускали существование массы злоупотреблений, от которых страдали и казна и народ.

Если же злоупотребления открывались, если оказывался в казне недочет — обращались к народу и брали с него недостающее. Правительство само создало предлог к тому, устанавливая двойной контроль [1373] Ibid. T. I. P. 250. . А открывать злоупотребления было опасно: виновником чаще всего оказывалось какое-нибудь важное и сильное лицо, и ничтожному чиновнику трудно было отказать ему в требовании выдать деньги: он рисковал потерею места, если бы донес правительству. Далее, те способы, какими доставляли, например, генеральные сборщики доходы в казну, представляли обширную арену для кражи: сборщики чаще всего, например, посылали собранные деньги прямо в казну и высчитывали при этом все расходы на перевозку [1374] Guidon des finances // Voyer d’Argenson A.-R. de., Contant d’Orville A.-G. Mélanges tirés d’une grande bibliothèque… T. XVII. P. 345. ; а в их руки деньги эти попадали таким же образом, так как существовали еще простые сборщики, собиравшие талью в каждом округе, принадлежавшем к pays d'electioni [1375] Ibid. .

Но эта беспорядочность в управлении финансами, это отсутствие контроля и всеобщий грабеж и обкрадывание казны были не единственною, не самою главною причиною и расстройства финансов, и ослабления финансовых сил правительства и народа.

Неравномерность в распределении налогов, тот факт, что главным образом сельскому сословию, крестьянам, приходилось выносить на своих плечах всю тяжесть и государственных, и частных повинностей, равно, как и тот способ, каким производилось взимание налогов, составляли в последние годы правления Карла IX одну из главных, если даже не важнейшую причину расстроенного состояния финансов, окончательного разорения податного сословия и бедности казны.

Тогдашнее население Франции делилось на сословия, число членов которых распределялось следующим образом: [1376] Moreau de Jonnès A. État économique et social de la France depuis Henri IV jusqu a Louis XIV (1589 à 1715). P., 1867. P. 35. Cp.: «Le cabinet du roi de France», изданный в 1581 г. и заключавший в себе проект улучшения финансов. В этой книге приведены цифры тогдашнего населения. См. анализ этой книги в сб.: Voyer d’Argenson A.-R. de., Contant d’OrvilleA.-C. Mélanges tirés d’une grande bibliothèque… T. XVII. P. 362. лиц духовного звания — 648 000; дворянского звания — 1 000 000; юристов и чиновников- 500 000 [1377] Из этого числа 50 000 приходилось на долю чиновников, 30 000 — адвокат и прокуроров, 30 000 — сержантов-экзекуторов ( huissiers ), 6 000 — ходатаев по делам (Ibid.). ; горожан и сельских обитателей — 8 000 000; нищих — 2 000 000.

Другими словами, один духовный приходится на 19 жителей;

1 дворянин на 12 жителей;

1 юрист на 24 жителей;

1 нищий на 6 жителей.

Непроизводительное население насчитывало, таким образом, 4 148 000 голов, производительное же состояло всего из 8 миллионов. Этому-то последнему, да и то не всему, приходилось выносить все тягости государства, так как все остальные жители были освобождены от уплаты податей, да и большая часть богатого сословия, многие города, получившие привилегии, не вносили податей в государственную казну [1378] См. у Вобана перечисление лиц, освобожденных от тальи (Maréchal de Vauban. Projet d’une dixme royale. S. 1., 1708). Относительно XVI в. составить подобное же перечисление крайне трудно, так как виды правительства постоянно изменялись, и лица, в одном году освобожденные от податей, по закону, изданному несколько лет спустя, вновь подвергались им, и обратно; хотя тот принцип, что талье подвергаются лишь земли ротюрье, оставался в силе. См: Isambert A. Recueil général… T. XI. P. 435; T. XII. P. 407, 671, 684, 875; T. XIV. P. 94 etc. . Уже этот один факт указывал на крайне дурное положение дел: способы же взимания податей, их количество, отсутствие личной безопасности для лиц податного сословия делали это положение невыносимым, и при тех метеорологических причинах, каковы засухи и морозы, часто повторявшиеся в начале 70-х гг., и чисто общественных, каковы были гражданские войны и грабежи солдат, не получавших жалованья, доводили народ до полного разорения, лишали его возможности что-либо платить в пользу государства. «В трех словах, — говорил Луандр, — резюмируется история старой монархии: война, моровая язва и голод. Целые населения или взаимно истребляют друг друга, или умирают с голоду, так что, когда следишь за событиями прошедшего, за кровавыми и разорительными войнами, то удивляешься, как народ пережил подобные бедствия, как могли остаться еще люди». Но ни разу еще в XVI в. зло не доходило до таких размеров, как в последние годы правления Карла IX. Все то зло, которое накоплялось столетиями, теперь обнаружилось во всей силе. Мало того, что каждые два крестьянина должны были содержать или одного нищего, или одного из привилегированного сословия, — крестьянину приходилось выплачивать самые разнообразные и часто крайне обременительные повинности, во-первых, в пользу владельца [1379] См. подробное исчислеине повинностей крестьянина по отношению к помещику в кн.: Воппстстс Е. Histoire des paysans depuis la fin du Moyen âge. T. I–II. P., 1856 (главы: «Droits seigneuriaux»). , повинности, единственная цель которых, казалось, заключалась лишь в том, чтобы угнетать народ. Так он был подвержен droit de prise , в силу которого сеньор мог взять у крестьянина все, что только ему вздумается, цензу, который выплачивался и деньгами, и натурою всегда в одном и том же размере, как бы ни была ничтожна жатва, и недоимка от которого не прощалась даже и после двадцати девяти лет, и целой массе других, страшною тяжестью ложившихся на крестьянина, повинностях, отнимавших у него всякое желание улучшить свое положение, улучшить состояние своего хозяйства. Затем ему следовало уплатить десятину духовенству, которое зорко следило за сбором ее и противилось всякому улучшению в хозяйстве, боясь потерять свой доход. Наконец, являлись сборщики податей, лица, посланные правительством, концессионерами, откупщиками и прочими, и им тоже должно было платить и платить. Нужно было взнесть подать талью [1380] Данные относительно способа взимания податей я почерпал у Вобана (« Projet d’une dixme royale ») н y Буагильбера (Boisguilbert P. de. Le détail de la France. S. 1., 1695), сличая их с теми постановлениями относительно взимания податей, которые издавались королями: Франциском I, Карлом IX, Генрихом III, и которые ясно указывают на существовавшие злоупотребления. См.: Isambert A. Recueil général… T. XII, XIII, XIV et al. На основании этого сличения я могу смело утверждать, что значительная часть тех фактов, которые сообщают указанные авторитеты, относится в одинаковой мере и к XVI в. Большая часть злоупотреблений, на которые указывают Вобан и Буагильбер, фигурируют и в указах Франциска I, как и Генриха IV. , взимание которой составляло предмет ужаса для крестьянина, было для него страшным бичом. Имущество человека, все его благосостояние отдавалось в жертву сборщикам. Ничто, никакие соображения не могли остановить взимания, и тот день, когда сборщик являлся в приход, был днем горя и проклятий: крестьянин обязан был выплатить все, и счастлива была община, в которой все дело оканчивалось уплатою подачи в кабачке с приплатою в пользу сборщиков, чтобы дело не дошло до экзекуции. Иначе не только все имущество и скот крестьянина, но и скот и имущество всего прихода конфисковались, и крестьянам нужно было платить особо экзекуторам, чтобы они далеко не уводили скота, не продавали его. Часто даже снимали и двери крестьянской хижины, после того, как было продано все, что было внутри дома, часто и самый дом разрушался, чтобы забрать бревна и доски, которые продавались в пять и шесть раз ниже их стоимости. Да и самая личность рабочего не была ограждена: за невзнос подати его часто отправляли в тюрьму, откуда он возвращался назад изможденный и больной (так как о тюрьмах мало заботились в то время [1381] Против дурного состояния помещичьих тюрем лишь в 1560 г. вздумали издать закон, по которому запрещалось устраивать их на нижних этажах ( rez des chausses ). См.: Isambert A. Recueil général… T. XIV. P. 79. , а если и издавались законы [1382] Ibid. T. XII. P. 143–144, 160, 191 etc. Cp.: Desmaze C. Les Penalitiés Anciennes: Supplices Prisons et grâces en France. P, 1866. P. 238, 242 etc. , имевшие целью улучшение тюремного заключения, то они оставались без приложения), где он попадал в руки тюремщика, которому была предоставлена самая обширная власть над заключенным, и единственным ограничением власти которого было запрещение переламывать заключенному руки или ноги, или наносить раны [1383] Isambert A. Recueil général… T. XI. P. 472; T. XII. P. 487; Desmaze C. Les Penalitiés Anciennes… P. 232 etc. , где хлеб и вода составляли всю его пищу, так как закон и здесь ставил крестьянина ниже дворянина [1384] Ibid. , и где также приходилось разоренному бедняку платить и за кровать, которую ему давали, и за место для кровати, если он приносил ее, и за солому, на которой он спал [1385] Desmaze C. Les Penalitiés Anciennes… P. 236 ff. . Но зло не ограничивалось этим: отсутствие контроля, доходившее до того, что часто сборщики отдавали на процент полученные с народа налоги [1386] Isambert A. Recueil général… T. XII. P. 728; T. XIV. P. 183. , бессилие правительства и закона приводили за собою и другие не менее, если даже не более вредные последствия. Не только существовала громадная неравномерность в уплате государственных повинностей между лицами разных сословий, но и лицам одного и того же сословия, жителям различных общин и приходов приходилось платить не то, что следовало. Правительство постоянно издавало указы, чтобы воспрепятствовать неравномерности в раскладке тальи, предписывало строжайше держаться принципа, чтобы сильный поддерживал слабого, грозило наказанием за нарушение его, но это все оставалось на бумаге. Богатые перекладывали на бедных то, что должны были платить сами, употребляли все возможные уловки, чтобы избавиться от уплаты, приходившейся на их долю тальи, которая падала на бедных, и всегда находили поддержку и покровительство у сборщиков. «Мы получили со времени нашего вступления на престол, — писал Генрих III, — множество жалоб от наших подданных, платящих талью, на то, что раскладка ее как по приходам, так и особенно по лицам одного и того же прихода производится крайне неравномерно, что большинство наших подданных вследствие этого крайне обременено ( surtaxez ), и что наиболее отягощает, так это освобождение без права и под разными предлогами множества лиц, подлежащих налогу, освобождение, приносящее за собою крайнее угнетение, притеснение и отягощение для наших подданных» [1387] Isambert A. Recueil général… T. XIV. P. 540. . Действительно, раскладка производилась с крайнею недобросовестностью. «Благодаря влиянию могущественных и пользовавшихся влиянием личностей, обложение, которому подвергались один или многие приходы, низводилось до цифры, значительно меньшей против действительной, и вследствие этого все недостающее падало на соседние приходы, которые оттого были крайне обременены. А эти могущественные личности получали впоследствии вознаграждение за оказанную услугу, так как доход их ферм, или ферм их родственников и друзей, увеличивался вследствие изъятия от уплаты тальи и их фермеров и тех, кто им покровительствовал, и талья налагалась на них лишь для формы. Часто случалось, что ферма, приносящая 3000 и 4000 ливров дохода, облагалась лишь 40 и 50 ливрами тальи, тогда как другая с 4 и 5 тысячами дохода платила 100 и более ливров. Тоже происходило и с рабочими и крестьянами: у кого достаточно способностей, чтобы заниматься каким-нибудь ремеслом, или торговлею, — что дало бы ему возможность жить в довольстве, — предпочитает лучше ничего не делать, а тот, кто мог бы иметь одну или две коровы, или несколько штук овец или баранов, — что дало бы ему возможность улучшить свое хозяйство, удобрить землю, — вынужден отказаться от всего этого, для того, чтобы не быть обремененным сбором тальи в следующем году, что случилось бы непременно, если бы он приобрел что-либо или увеличил свою жатву». Мы привели слова Вобана, писателя XVII в., но в XVI в. дела шли не лучше. В течение всего этого столетия короли не переставали запрещать то, на что указывает Вобан, постоянно издавали указы против того, что «многие подданные, даже богатые и достаточные, употребляют все усилия, чтобы избавиться от платежа тальи» [1388] Ibid. T. XII. Р. 119–120. , и против того, что сборщики при собирании тальи «обременяют из корыстных и других видов тех, кого они должны облегчить» [1389] Ibid. T. XIV. Р. 455. , и таким образом не соблюдают равенства при сборах, и против того, что они берут с народа взятки и натурою и деньгами [1390] Ibid. T. XIV. Р. 95. . В указах высказывалось сожаление, что вследствие этого короли вынуждены облагать большими суммами и без того разоренный народ. Правда, короли из милости ограждали разоренных, по их же заявлению, постоянно повторяющемуся в указах, от должников, но забывали всякое милосердие, когда дело шло о nos deniers, и этим открывали поле для всех тех беспорядков и злоупотреблений, против которых горячо ратовали.