Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

В следующем 947 г., не менее лапидарно повествует летопись, Ольга идет к Новгороду, устанавливает дани по рекам Мсте и Луге, видимо, останавливается во Пскове, затем ставит «перевесища» для ловли птиц (определяет охотничьи угодья) по Днепру и Десне и возвращается в Киев. Этот пассаж имеет чрезвычайно малый объем в сравнении со «сказанием» о смерти Игоря и мести Ольги, но полем деятельности княгини здесь является не одна древлянская земля, а вся Русь. Кроме того, эта деятельность по своей сути отличается от полюдья, во время которого погиб Игорь.

Реформа Ольги состояла в повсеместной фиксации правовых норм («уставы») и даней («уроки»), которые отныне взимались (как предполагали Л. В. Черепнин, А. А. Зимин и другие исследователи) не во время наездов кормящейся дружины, а специальными представителями княжеской администрации (Черепнин 1965. С. 146–152). Таким образом, древлянское восстание и смерть Игоря оказываются стимулом для установления государственных правовых норм от Среднего Поднепровья до Новгородчины. При этом реформе подвергаются и архаическое государственное право (полюдье), и племенные традиционные нормы, послужившие правовым основанием для казни Игоря. Полюдье сохраняется лишь на периферии Русского государства по преимуществу в виде фиксированной дани.

Как уже отмечалось, сама тематика летописных сказаний о русских князьях — от Рюрика до Ярослава — характеризуется определенным структурным единством и соответствующим подбором сюжетов. Призванию варягов предшествует конфликт: насилие, чинимое «находниками» над словенами и другими племенами, изгнание их за море и призвание князей с дружиной-русью на основе договора — ряда. Далее правление Олега начинается с конфликта с узурпаторами Аскольдом и Диром и возведения на престол в Киеве законного наследника Игоря, с последующим «уставом» — урегулированием даннических отношений со славянами.

Этот «устав», видимо, действовал и при Игоре, судя по полюдью у славян-пактиотов, но новый конфликт и гибель князя вызвали не только вполне традиционную ритуализованную месть, но и очередное правовое усовершенствование государства, уже в правление Ольги, и т. д. вплоть до конфликта новгородцев с варягами при Ярославе в 1016 г. После этого конфликта князь кодифицировал традиционное право — дал «Русскую Правду». Л. В. Черепнин обратил внимание на сходство эпизодов с описанием насилия, чинимого варягами перед призванием князей «по ряду», и конфликта 1016 г. и считал, что известия о позднейших событиях повлияли на составление «легенды о призвании» (Черепнин 1948. С. 247–248).

Подобная структура, однако, свойственна многим эпизодам сказаний о первых русских князьях. Описание конфликтной ситуации и последующего юридического исчерпания ее — характерная черта древнерусского права (в том числе в «Русской Правде» и т. п.) и традиционного права вообще. Правовая основа, сохранявшаяся даже во фразеологии «сказаний», была, видимо, и основой для передачи, хранения в памяти преданий о первых князьях.

Для архаического общества, в том числе славянского, был существенен именно casus primus (Иванов, Топоров 1988; ср.: Зимин 1965), поэтому частное столкновение первого киевского (общерусского) князя с племенной (догосударственной) традицией и его последствия имели для формирующегося государства и его летописания не меньшее значение, чем внешнеполитическая деятельность — выход на мировую арену. Отсюда — значительный объем такого рода текстов, сохранявшихся в памяти нескольких поколений до составления первых летописных сводов Х! в. Летопись оказывается правовым документом не только потому, что включает договоры с греками (как ПВЛ) или «Русскую Правду» (как НПЛ), завещательные акты и т. п. (ср.: Франклин 2010. С. 312). Сама летописная история оказывается историей правовых прецедентов и неким подобием древнерусской «конституции». Сказания об Игоре дают ясное представление о носителях этой традиции — дружине, ближайшем окружении князя, с которым князь совещается и чьим советам следует. С князем и дружиной заключался ряд еще при Рюрике, дружине платили дань по «уставу» Олега и по «пакту» Игоря — нарушение последнего привело к конфликту, занимающему столь значительное место на страницах «Повести временных лет».

И расправа Олега (и Игоря) над Аскольдом и Диром, и месть Ольги древлянам с их «добрыми князьями», и последующее (978 г.?) убийство Владимиром Рогволода, самостоятельно княжившего в Полоцке, оставляют мало сомнений относительно судеб местных и тем более «племенных» князей: они были уничтожены князьями от русского рода, стремящимися к единовластию.

Расправа с местными князьями не решала проблем единовластия киевских князей, так как не разрушала еще местных властных структур, восходящих к племенным. Средоточием местной власти становились города, наследовавшие архаичные вечевые традиции племенных центров и государственные традиции содержания — «корма» — князя и его дружины. Ольга попыталась опереться на альтернативную городам сеть поселений — погостов, станов для «гостящей» дружины, куда местными властями свозилась дань. Таким образом, дружине не нужно было самой разъезжать в полюдье, возможности для «насилия» дружинников ограничивались.

Такие поселения с отчетливыми следами пребывания на них дружины и «служебной организации», в основном ремесленников и купцов, обслуживающих дружину (ср.: Флоря 1987), характерны для Руси Х в. и по функциям и следам материальной культуры близки упомянутым в главе VII экстерриториальным княжеским резиденциям — Городищу под Новгородом, Угорскому под Киевом. Возле этих поселений сохранились обширные курганные кладбища в Верхнем Поволжье, на Черниговщине и самое крупное — в Верхнем Поднепровье, в Гнёздове под Смоленском. Размеры этого погоста свидетельствуют о важности для всей Руси самого региона: здесь осуществлялся переход по мелким рекам и волокам из Волховского бассейна в Днепровский и на Западную Двину. Гнёздово было центральным пунктом на пути из варяг в греки.

Судя по большим курганам, сохранившимся в Гнёздове и Чернигове, там господствовали дружинные верхи, видимо, относящиеся к русскому княжескому роду (см. главу IX), «всей княжье», подвластной некогда Игорю. Там же перераспределялась дань — и, значит, дружинники вступали в регламентированные правом отношения с представителями местных племенных верхов. На погостах, как и в городах, формировался высший слой древнерусской знати — боярство. Но погосты прекращают свое существование к концу Х столетия — города пересиливают погосты, сосредотачивают в своих стенах все властные функции (см. главу VII; Петрухин 1995. С. 154 и сл.).

Летописное предание о поездке Ольги в Царьград за крещением идеально вписывается в цикл летописных повествований о добывании благ в чужой стране — за морем (призвание варягов), за Дунаем в Греции (включая обращение славянских князей в Царьград с просьбой прислать учителей). Но более всего это предание соответствует непосредственно связанному с ним рассказу о крещении Руси при внуке Ольги Владимире, точнее — летописной Корсунской легенде. Согласно ей, Владимир взял греческий Кор-сунь — Херсонес, чтобы заставить греков прислать ему невесту царского рода. Когда его требование было выполнено и царица Анна со священниками прибыла в захваченный город, князь вернул Византии Корсунь как «вено», выкуп за невесту, «переклюкав» греков (этот сюжет нашел отражение в болгарском фольклоре — Чекова 1993. С. 14).