Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Бронзовая литейная форма для производства равноконечных крестов с ложнозерне-ным орнаментом обнаружена на киевском Подоле; аналогии таким крестам известны в Крыму и Моравии (Хамайко 2010).

С территории Хазарии (Краснодарский край?) происходит бронзовый крест «скандинавского типа», переданный в ГИМ (см. «Восточная коллекция», лето 2009. С. 31). Крестовидные подвески Саркела отличаются от тех, которые известны в более ранних салтовских погребениях бассейна Северского Донца (ср. Аксенов 2004). Одна их этих подвесок напоминает обломок крестовидного навершия булавки балтского типа (ср.: там же, рис. 1; Jansson 1995. P. 88, 89). Такой обломок использовался в качестве креста в тимерёвском комплексе, в одном из курганов С.-Петербургской губернии (Ивановский 1896, табл. V, 6). Обнаружены эти навершия в слоях Новгорода (Седова 1981. С. 73–75) и Полоцка (1 экз. — Тарасов 2008. С. 175, рис. 2, 6).

Ср. подборку Н.Г. Недошивиной: Древняя Русь. Быт и культура. М., 1997, рис. 103, 43, 44. Схожие привески отнесены М. В. Седовой к дохристианским древностям (там же: табл. 53, рис. 20, 27).

Разрозненный инвентарь комплексов (Ливох 2010), оказавшийся в разных музеях, не позволяет определить точную принадлежность привески.

Не вполне документированы находки креста скандинавского типа (Пеклино) и прорезной привески из Среднего Подесенья — см. Шинаков и др. 2011. С. 99, 118. К историографическим недоразумениям следует относить ассоциацию древнерусских прорезных привесок с хазарскими (аланскими) солярными амулетами, известными на славянских поселениях Дона (Есикова 2008. С. 82–83, рис. 2, 5–6).

Ср., однако, бронзовый крестик-подвеску с пуансонным орнаментом из хазарского слоя Таматархи (Чхаидзе 2008. С. 219, рис. 125, 5) и сходные привески из разных регионов христианского мира (Staecker 1999. С. 100, Typ 1.2.4).

Останки были изъяты при этом без разрушения кургана; вход в камерную гробницу короля был тщательно заделан. Более того, рядом был возведен курган кенотаф, в котором не было погребальной камеры (см. Роэсдаль 2001. С. 145–146).

Толстая 1998. Ср. о «втором» погребении в Западной Европе: Арьес 1992. С. 83 и сл.

См. о соответствующих общеславянских концептах и представлениях в этнолингвистическом словаре «Славянские древности» (СД) под общей ред. Н. И. Толстого, тт. 1–5. М., 1995–2012, в том числе статью «Погребение вторичное» (СД, т. 4. С. 92–95). Ср. также: Мансикка 2005. С. 173–174; Картамышева 2006.

См. о русских средневековых исповедных вопросах, относящихся к разграблению могил: Корогодина 2006. С. 167–168.

Флёров 2007. С. 159. Существенно, при специальном интересе В. С. Флёрова к аланским погребальным обрядам, что в сарматских курганах джеты-асарской культуры в Восточном Приаралье, связанной с Восточной Европой и Северным Кавказом, также прослежена практика разрушения скелетов (в том числе с отчленением головы и руки — ср.: Левина 1996. С. 73 и сл.). Специальный анализ способов разрушения костяка в аланском катакомбном погребении Верхнего Салтова (№ 93) показал, что костяк погребенной с аланским всадником-военачальником женщины-славянки был разрушен после того, как освободился от мягких тканей: были удалены коленные чашечки (чтобы покойник не ходил! — В. П.), прочие кости ног остались нетронутыми (см. рис. 41.1; Аксенов, Лаптев 2009. С. 251).

Подобные эксперименты были характерны и для эпохи христианизации на Северном Кавказе. Мовсес Каганкатваци рассказывал, как епископ Исраэл, обращая народ савир, на их глазах ломал языческие амулеты, из которых «делал изображения креста Господня» (Ковалевская 1995. С. 137). Ср. схожие тенденции в Западной Европе: богатый инвентарь был характерен для раннесредневековых погребений с крестами — он стал исчезать в IX в. (Muller-Wille 1998. С. 195); этот обычай был окончательно оставлен после григорианских реформ в XI в. (Фоссье 2010. С. 134). Существуют и традиции использования крестов в погребальном обряде, которые можно считать «локальными». Так, золотые равноконечные кресты, вырезанные из фольги (иногда безосновательно сравниваемые с древнерусскими крестами из листового серебра — ср.: Зоценко 2010. С. 466), нашивались на погребальный плат или саван в области лица или груди. Почти 300 таких крестов найдено в лангобардской Италии (VI–VIII вв.: Эпоха Меровингов: 240–242) и, вероятно, один случай с серебряной накладкой известен в Гнёздове (Каменецкая 1991. С. 148).

Динамику смены кремации игумацией на протяжении XI–XII вв. в «периферийном» регионе Юго-Восточного Приладожья проследил Ю. М. Лесман (см. Лесман 1995).

Текст краткой редакции «Русской Правды» является позднейшей вставкой в текст НПЛ под 1016 г., заменившей и исказившей текст о гибели Святополка Окаянного (Петрухин 2008а. С. 171–172). В последующей статье под 1043 г. объединены сведения ПВЛ о пребывании Ярослава в Киеве (1017–1043 гг.). Вставка основывалась на сохраняющейся традиции о древности новгородского права (ср.: Толочко 2009). Порча теста ПВЛ о борьбе Ярослава со Святополком и печенегами и бегстве Святополка «в ПеченВгы» (НПЛ. С. 175) не вполне учитывается в последних реконструкциях летописных сводов (предшествующих ПВЛ) у А. А. Гиппиуса (Гиппиус 2012а. С. 45).

Что касается проблемы изгоев как существенного компонента становящейся государственной (в том числе правовой!) организации, то при обсуждении сходных проблем на юбилейной конференции «Древняя Русь и средневековая Европа» (М., 2012) с провокационным докладом о «криминальной подоснове» ранних государств выступил Лешек Слупецкий. Повсюду с эпохи «разложения» Римской империи дружины первых правителей включали изгоев, поставленных вне закона и т. п. «криминальные» элементы (Слупецкий 2012), но едва ли можно считать эти элементы государствообразующим фактором, как и насилие в целом: государственная власть должна была искать компромисс («ряд»), о котором свидетельствует и первая статья Русской правды.