Андрей Фурсов - Водораздел. Будущее, которое уже наступило

«Выкидышей» из «среднего класса», которые приняли контркультуру как образ мысли и жизни, дернули в хиппи, в социальный низ, было много. Внизу большая часть их и осталась даже тогда, когда к концу 1970-х движение контркультуры сошло на нет, и Система успешно трансформировала его в моду. В «низшем классе» есть и небелая составляющая — негры, а теперь еще и латино. Здесь необходимо сделать еще одно отступление. Я сознательно, по крайней мере, по трем причинам не пользуюсь политкорректным в Америке и на Западе термином «афроамериканец» (African-American).

Во-первых, по этой логике белых американцев следует называть «евроамериканцами» (European-American), а индейцев, которые, как известно, пришли из Сибири, т. е. из Азии — «азиатоамериканцами» (Asian-American) — и так до маразма. Кроме того, выходит, негров дискриминируют и «афроамериканскостью», указывая на их неполноценную «американскость».

Во-вторых, термин «афроамериканец» представляет собой нечто вроде компенсации, извинения (на мой взгляд, довольно неискреннего) за века эксплуатации черных рабов, негров. С этой целью убирается само слово. Но дело в том, что негров эксплуатировали белые американцы, а не европейцы и уж тем более не русские. Почему же и за что мы в России должны вместе с белыми американцами извиняться перед неграми? Почему мы вообще должны следовать чужим схемам? Эдак мы дойдем и до отказа от новогодней елки, и от слов «мама» и «папа», заменив их на «родитель № 1» и «родитель № 2». Французы называют подобные ситуации — «c'est un peu trop» («это немного чересчур»), но это уже не «un peu», а запредельно «trop».

В-третьих, любую попытку навязать политкорректный новояз нужно жестко пресекать как тоталитарное поползновение. Политкорректный новояз есть не что иное, как контроль над мыслями, а следовательно — управление сознанием и подсознанием. Это похуже античного и североамериканского рабовладения. Политкорректность и ее новояз призваны изъять из информационно-смыслового пространства образы, понятия и термины, опасные для верхушки Системы (в данном случае — американской, западной), чтобы у населения даже не было языка для определения целого ряда явлений реальности, таких, например, как «эксплуатация», «гнет», «отчуждение»; чтобы жертвы даже не смогли сформулировать свои интересы, свою повестку дня. И неважно, какое меньшинство диктует свою форму, свой сегмент политкорректности, важен принцип: меньшинство диктует свою волю большинству. Принцип вполне классовый, именно поэтому в последние полвека, когда духовные факторы производства становятся решающими, буржуазия активно навязывает политкорректность и субкультуры меньшинств, призванные уничтожить классовые и национально-государственные формы идентичности.

В сухом остатке: только негры, никаких афроамериканцев. Кстати, сами негры называют себя «ниггерами», а иногда еще более обидным словцом — «пеканинни», за которое в принципе можно схлопотать, но неграм — можно. А вот Агате Кристи, получается, нельзя, и роман «Теп Little Niggers» («Десять негритят») уже посмертно переименован в «И никого не стало». Не дадим в обиду Агату Кристи!

Но вернемся к «новому низшему классу» американского общества и американских социологов. Речь идет прежде всего о тех группах черного и «бронзового» населения, которые к началу 1980-х годов были настолько социально дезорганизованы и дезадаптированы, предпочитая жить не работая, что к ним напрочь приклеился термин уже не lower class, a underclass, т. е. класс ниже низшего. При том, что граница между «низшим классом» и «андерклассом» нередко пунктирна, к последнему в основном относится неработающая — полукриминальная и криминальная — публика.

В плане морали «новый низший класс», который начал формироваться именно в счастливые 1960-е, отделяет себя, как отмечает ряд социологов США, от традиционных американских ценностей (как мы увидим позднее, то же происходит со значительной частью «нового высшего» (upper) и «вышесреднего» (upper middle class) классов. Речь идет о таких ценностях, как трудолюбие, честность, вера и, конечно же, крепкая семья (отсюда — ценность брака и неработающая женщина в качестве жены, хозяйки и матери как идеал). В начале 1960-х годов приоритет этих ценностей, особенно семьи, был ярко выражен. Так, в 1962 г. журнал «Saturday Evening Post» опубликовал данные опросов Гэллапа по отношению женщин к браку и карьере. 1813 женщинам в возрасте от 21 года до 60 лет задавали вопрос: «Кто счастливее — девушка, ставшая женой, ведущая хозяйство и воспитывающая детей, или девушка, делающая карьеру?». 96 % опрошенных высказались в пользу жены как матери и хозяйки — это при том, что в 1960 г. около 40 % белых женщин уже вынуждены были работать. Идеальным возрастом для вступления в брак подавляющее большинство женщин назвали 21 год и только 18 % — 25 лет. Сам же брак считался естественным состоянием людей.

С 1970-х годов ситуация начала меняться, число американцев, состоящих в браке, стало снижаться, а количество женщин, выбирающих карьеру в ущерб семье, — увеличиваться. Качественный скачок социологи фиксируют между 1977 и 1981 гг.: в эти годы число неженатых/незамужних достигло почти трети белого населения в возрасте от 21 года до 60 лет. Число работающих белых женщин к 1990 г. выросло до 74 %, в 2008 г. эта цифра снизилась до 70 % и с тех пор держится примерно на этом уровне. Отчасти все это объясняется ухудшением экономической ситуации, заставившей женщин идти работать, отчасти — разгулом феминизма, отчасти феноменом и модой юппи.

Растет и число разводов, равно как и детей, рожденных вне брака, особенно в небелом сегменте нижнего слоя — менее образованном, многие представители которого предпочитают жить на пособие даже тогда, когда можно получить работу. Еще одно явление Ч. Марри и другие социологи называют unbelievable rise in physical disability. Речь здесь идет не о физической неспособности (например, по инвалидности) к труду, а об ином — о неприспособленности/неспособности к трудовой деятельности по социальным и психологическим причинам. Жизнь на пособие, с одной стороны, и возможность подработки на криминальной или полукриминальной «ниве» породили целый слой лиц, семьи которых не работают уже в течение 2–3 поколений, т. е. нетрудовые или даже антитрудовые установки закреплены филетически (речь идет о формировании устойчивого поведенческого типа на уровне социальных инстинктов, на стыке социального и биологического в результате систематического социального, политического и психологического воздействия на группу или даже на всю популяцию в течение нескольких десятилетий). Подрыв таких ценностей как труд, трудолюбие теснейшим образом связан с верой и честностью.

Когда рушится мораль, жизнь в нижней части общества становится борьбой за выживание без правил. В свое время это блестяще показал практически неизвестный у нас американский социолог Э. Бэнфилд. В середине 1950-х годов он написал книгу «Моральная основа отсталого общества» («Moral Basis of Backward Society»). Бэнфилд исследовал общества, переставшие быть крестьянскими, но оставшиеся аграрными, т. е. крестьяне, разорившись, лишившись земли и собственной общинной организации, превратились в арендаторов и батраков. Это — сельский аналог городского «низшего класса» Америки и других стран. Посткрестьянские страны расположены на обочине капиталистического мира, т. е. на его периферии и полупериферии. Бэнфилд исследовал Сицилию и ряд районов Ирландии и Мексики. Результаты своего исследования он оформил как описание Монтеграно — вымышленного городка в сельской местности.