Андрей Фурсов - Водораздел. Будущее, которое уже наступило

Вторая причина курса атлантистских элит на создание мультиэтнического общества — классовая. Повышение рождаемости в «старой Европе» требует повышения уровня жизни нижней половины европейского населения. Однако именно понижение этого уровня является сутью проводящегося с 1980-х годов экономического курса неолиберализма, который есть не что иное как сверхэксплуататорская фаза глобального финансиализированного капитализма.

Повышение уровня жизни коренных европейцев нижней и нижнесредней половины социума предполагает определенное перераспределение доходов в пользу нижней половины общества, как это имело место в 1945–1975 гг., которые во Франции с легкой руки социолога и футуролога Ж. Фурастье именуют «les trentes glorieuses» — «славным тридцатилетием». Однако вся социально-экономическая политика в Европе последних — неславных — сорока лет была направлена на изменение этой ситуации, на перераспределение в пользу верхов, на усиление эксплуатации, на рост неравенства.

Чтобы обеспечить более высокий уровень дохода и рождаемости европейцев, нужны не косметические, а реальные социальные реформы, на которые необуржуазия после сорока «жирных» для нее лет ни за что не пойдет. Когда в конце 1930-х годов американский капиталистический класс оказался перед выбором «социальные реформы с частичным перераспределением дохода в пользу низов или мировая война», он выбрал мировую войну. Символично, что Ф. Рузвельт начал употреблять термин «мировая война» на пол года раньше Гитлера. Ну а в самой Америке человека, который призывал к перераспределению доходов и создал по всей стране «Общества перераспределения собственности» (в них вступило 8 млн. человек), в 1935 г. убили — как это водится в США, руками не вполне адекватного одиночки. Создатель «Обществ…» — губернатор штата Луизиана Хью Лонг (он стал прототипом губернатора Вилли Старка — главного героя романа Р. Пенна Уоррена «Вся королевская рать») — был реальной угрозой для Рузвельта на президентских выборах 1936 г.

В сухом остатке: буржуазия скорее выберет войну, чем поделится собственностью. В виде иммиграционной политики Евросоюза мы, помимо прочего, имеем по сути социальную войну верхов против собственных народов. Легче пригласить чужих мигрантов, разлагающих цивилизацию и общество, его этнический состав, чем пойти на встречу своим работягам и нижней части мидлов. К тому же миграция решает еще одну задачу — создает слой, принимающий на себя социальное раздражение и в свою очередь гасящий его своим агрессивным поведением. Так мигранты становятся дополнительным небелым классовым оружием, позволяющим атлантистам держать в узде свое же белое население: классовое для капитала важнее этнического и культурного.

При этом с точки зрения политэкономии необходимо различать неработающих беженцев и тех мигрантов, которые работают, т. е. подвергаются эксплуатации: турки и курды в Германии, арабы и африканцы во Франции, пакистанцы и арабы в Великобритании и т. д. Их эксплуатация — это эксплуатация центром капсистемы его периферии, причем в самом этом центре. Эта эксплуатация играет большую роль как для центра к периферии, так и для капсистемы в целом.

Начнем с периферии. Для нее, точнее для ее господствующих квази/необуржуазных олигархий наличие мигрантов, трудящихся за рубежом, решает две проблемы. Во-первых, на работу на Север из стран Юга уезжают наиболее активные, решительные, самостоятельные мужчины, т. е. лица с субъектным потенциалом, способные к борьбе за свои права. Их отъезд явно снижает и давление на верхушки, и социально-политическое напряжение. Во-вторых, присылаемая мигрантами на родину часть заработка (иногда она достигает 20–30 % ВВП их родной страны) позволяет значительной части оставшегося населения выживать, что снижает их готовность к активному сопротивлению, к социальной (классовой) борьбе. Безусловно, это работает на воспроизводство существующих на Юге структур с кланово-олигархическими режимами бандитско-паразитического типа. Особенно ярко это проявляется в странах так называемой Франсафрики, которая характеризуется теснейшей связью французского капитала и госбюрократии с правящими группами бывших колоний Франции.

Одновременно мигранты решают важные задачи для воспроизводства кланово-олигархических плутократий Постзапада. Во-первых, будучи готовы на низкооплачиваемый труд в значительно большей степени, чем западноевропейцы (или североамериканцы, если речь идет о США), мигранты вытесняют нижние и нижнесредние слои из занимаемых теми экономических ниш. Обладая значительно менее развитым классовым сознанием и будучи вынужденными в новых условиях опираться на неклассовые (община, клан, племя, каста) формы организации и взаимопомощи, мигранты в качестве эксплуатируемых по сути покидают зону классовой (в строгом смысле слова) борьбы с эксплуататорами. Более того, своего главного антагониста они видят в белых европейцах нижнего, нижнесреднего и рабочего слоев, а эти последние начинают апеллировать к политикам правого толка и поддерживать их (поправение индустриальных рабочих в развитых капстранах, поддержка «ржавым поясом» Трампа на президентских выборах США 2016 г. и т. д.). Поэтому, во-вторых, место классовой борьбы в нижней части пирамиды занимает борьба на расово-этнической, этно-религиозной основе, а нижний и рабочий классы раскалываются по этническому признаку и утрачивают многие классовые характеристики, прежде всего — классовое сознание и классовую солидарность. И это опять же усиливает позиции верхов и позволяет им перенаправить классовый, социальный протест в иное русло.

И еще один момент. Если на периферии капсистемы, на Юге отток мигрантов позволяет существовать и воспроизводиться самым диким футуроархаическим режимам, неспособным к какому-либо развитию, консервирует их, то в центре капсистемы, на Севере, приток мигрантов позволяет необуржуазии финансиализированного капитализма, и так-то не ориентированного на научно-технический прогресс, не очень беспокоиться о последнем — дешевая рабочая сила, этот прогресс тормозящая, во многом компенсирует его. Позднему Риму не нужны были машины — все делали рабы. Более того, машины были угрозой системе, и техническое развитие по сути было блокировано. И тогда вместо машин пришли варвары.

РФ не является темой данной статьи — это отдельный вопрос. Здесь ограничусь констатацией лишь того факта, что эксплуатация природы в качестве сырьевого придатка центра, ядра капсистемы, с одной стороны, и эксплуатация мигрантов из Молдавии, Грузии, стран Средней Азии, позволяет необуржуазии РФ не думать о научно-техническом рывке и в то же время не опасаться роста классовых форм сопротивления трудящихся. Правда, расплата в результате исчерпания советского наследия вкупе с резким усилением внешнего давления может стать фатальной. Впрочем, какие верхи в закатные эпохи думают о будущем? Достаточно вспомнить царскую Россию начала XX в., с ее «олигархизацией самодержавия» (Н.Е. Врангель) и ситуацией, когда «прохвосты решительно на всех государственных ступенях брали верх» (Г.П. Карабчевский). Но вернемся к Постзападу.