Иосиф Колышко - Великий распад. Воспоминания

Вот какая неприятность стряслась с богатым и тороватым банкиром, от рук которого попользовалась немалая толика дельцов всех рангов и калибров. Потеряв свою сотню миллионов, этот темпераментный банкир не скис в изгнании, как его коллеги, а работает, создавая вновь платформу для своего сравнительного благополучия. И, кажется, как в добрые старые дни, возле него кормятся 379.

Советские финансы, как известно, поставил на ноги мстительный Кутлер 380. Но он не банкир. Большевики зарились на Каменку, Путилова и Рубинштейна. Не выгорело. Зато к СССР примазался шведский банкир-коммунист (по вывеске), известный в Стокгольме Ашберг 381. Ему удалось связаться с директором Госбанка, Шейнманом, и они вместе соорудили в Москве первый после революции частный банк. Какие дела это сверхкапиталистическое учреждение обламывало в сверхпролетарском государстве, история умалчивает. Но кто-то шепнул большевикам о неприличии их затеи, и банк закрыли, т[о] е[сть] акции его у Ашберга купили. Кажется, только этого и нужно было предприимчивому банкиру-коммунисту. Он покинул социалистическое отечество с большими миллионами, которые проживает в Версале 382. Такова разница доли банкиров русских и шведских.

Первые семь-восемь лет владычества Витте были годами несомненного его триумфа. Покончив с коренными экономическими реформами, – с индустриализацией, с укреплением русской денежной системы, переведя российскую экономику с рельс страны возделывающей на рельсы страны обрабатывающей, перекроив русскую географию, подчеркнув сословную рознь между дворянством и крестьянством и вдохнув жизнь в инертное для него третье сословие, опираясь на банкиров не только русских, но и мировых (Мендельсон, Блейхредер, Ротшильды, Рокфеллер и др.), заложив прочный фундамент своему личному крупному состоянию, завязав прочные связи с русскими малыми дворами и русской высшей аристократией, выдав дочь своей жены за одного из русских аристократов – из разночинца шагнув в вельможи, из нищего – в Крезы, из управляющего железной дорогой – во всемогущего диктатора, Витте, казалось бы, мог почить на лаврах. Но…

Властолюбию и честолюбию временщика, подогреваемым его супругой, не было пределов. Как в «Золотой рыбке», Витте захотел, чтобы прислуживала ему за столом эта самая рыбка. Первые его столкновения с императором Николаем II начались на этой почве.

Во время одного из его докладов в Царском Селе, когда он, со свойственной ему авторитетностью и грубостью, требовал подписи царя на одном из указов, шедших вразрез с мнением большинства Государственного] совета, царь поднялся, подошел к окну и, слушая своего министра, барабанил по стеклу. На губах его бродила загадочная улыбка, глаза весело искрились. И вот от окна раздались «деликатные» слова, прогремевшие над временщиком, как гром в ясный день.

– Сергей Юльевич, вы и впрямь считаете меня за мальчика.

Витте помертвел. Именно это выражение употребил он в одной из бесед с Вильгельмом, в одну из своих заграничных поездок. Поняв, откуда надвигается гроза (Вильгельм, в ту пору недовольный мерами Витте в экономическом содружестве России и Германии, хотел его свалить), Витте решился на опасный, но радикальный шаг.

Нашим финансовым агентом в Берлине был в ту пору Тимирязев – впоследствии министр и банкир. Тимирязев был обласкан Вильгельмом и подробно информировал Витте о настроениях берлинского двора. Собственно, в этом и состояла его главная роль. Шифрованной телеграммой Витте вызвал Тимирязева, привез в автомобиле в свой дом и запер на ключ в одной из отдаленных его комнат (кажется, в кладовой). И началась работа. При закрытых от всех дверях, при свече Витте диктовал своему подчиненному доклад самому себе. В этом подложном документе Тимирязев распространялся о ненависти Вильгельма к временщику, слишком яро защищавшему интересы России, и доносил, что, по сведениям Вильгельма, положение временщика непрочно – он надоел царю. Все это было уснащено указаниями на надежды германской индустрии на лучшие условия предстоявшего торгового договора, якобы невыгодного Германии в тех рамках, кои проектировал Витте. Доклад был составлен с мастерством, присущим Тимирязеву, датирован задним числом и помечен Берлином. Обед и завтрак Витте сам приносил в кладовку, сам отвез своего сообщника на вокзал, усадил, расцеловал и обещал в будущем министерский пост.

Посланный к царю доклад возымел ожидаемое действие. С надписью: «Охота Вам, Сергей Юльевич, верить всяким сплетням? Работайте на пользу России», – он был возвращен Витте, положение коего вновь упрочилось. Но предупрежденный временщик решил связать своего повелителя узами, более прочными, чем экономика. Витте решил перенести свое влияние на внешнюю и внутреннюю политику России.

В области той и другой существовали пути, уже проторенные: мечта царя о возвеличении России и пробужденный кн[язем] Мещерским в царе культ реакционной политики Александра III.

В эпоху безобразовщины и авантюры на Ялу Витте клялся, что не он причастен к этой авантюре. Добрая часть его «воспоминаний» посвящена оправданию себя в этом тяжком грехе русской государственности, явившемся началом конца России. Витте сваливает на чужие головы преступление русской дальневосточной политики. Но первый камень этой политики был заложен им. Подкупом Ли Хун Чанга он добился от Китая разрешения на постройку Восточной Китайской жел[езной] дороги, а сам был подкуплен Вильгельмом (цепь ордена Черного Орла). Но Вильгельм заплатил Витте за разрешение занять Вэйхайвей (в обмен на занятие Порт-Артура) гораздо дороже: знаменитая его фраза царю: «Я бы гордился иметь среди моих министров Витте» – на несколько лет укрепила положение временщика 383. Витте подлинно не причастен к авантюре на Ялу; но первый камень русских вожделений в Корее, имевших объектом порт Чемульпо, заложен все-таки им 384. Те два миллиона, что впоследствии имп[ератор] Николай II истратил из своей шкатулки на авантюру на Ялу, ничтожны по сравнению с суммами, истраченными Витте в Корее. И гораздо раньше Безобразова Витте бередил воображение царя торжеством России на Дальнем Востоке. Подкуп Ли Хун Чанга и подкуп корейского императора – таковы были пути Витте к этому торжеству 385. Витте и впрямь не хотел строить Южно-Манчжурской жел[езной] дороги к Порт-Артуру. Но когда Япония раскрыла игру России в Корее и потребовала ухода ее оттуда, Витте не только охотно выстроил эту дорогу, но, одним залпом, и новый город Дальний, безмерно более ценный для японцев, чем Порт-Артур. А Япония, зная, кому достанутся и эти два города, и тысячеверстная Южно-Манчжурская ж[елезная] д[орога], потирала руки 386.