Константин Кеворкян - Братья и небратья. Уроки истории [litres]

Я закончил Литинститут немного позже своих однокурсников, поскольку из-за всепоглощающей работы над телепроектом «Первая Столица» был вынужден взять академку. На днях звонил мой однокашник Сережа Филатов, приглашал после юбилея махнуть к нему на Алтай – на Шукшинские чтения. А что – может действительно махнуть? Нашу новую книжку «Неизвестный Харьков» представить. Сатирик Аркадий Инин когда-то мне посоветовал: «Отправляясь в путешествие, всегда бери с собой свои книги для подарков, иначе какой ты писатель». Правильно сказал.

Хотя – какой я, к черту, писатель!

Встречи с Рюриковичами

– Вы одеты, как бомж, – резко выговаривал мне знатный потомок великого рода, старый князь Никита Лобанов-Ростовский, с которым я случайно познакомился на случайном мероприятии.

– Как клошар, – вежливо парировал я замечание строгого князя.

– Да, парижский клошар, – поразмыслив, согласился Его Сиятельство и переключился на другого собеседника.

Теперь можно ваять книгу – «Мои встречи с Рюриковичами».

Классик

Харьков, первые демократические выборы на съезд народных депутатов. Интервью с Евгением Евтушенко, который баллотируется по Харькову. Поэт порывист, темпераментен, в руке, между пальцев – сигарета. Сигарета не горит – Евгений Александрович бросает курить, но привычка держать сигарету осталась. Он артистично жестикулирует, рассказывая о перестройке, о необходимости перемен.

Из пересушенной, давленой сигареты сыплется табак – будто истекает песок в песочных часах. Поэт не замечает этого и табак просыпается на пол гостиничного номера, и на его пестрый павлиний пиджак. Он машет рукой, щедро осыпая табаком себя и слушателей…

Словно балуется.

Демократия

Был очень нужен Виталий Коротич. Увидев на перроне народного депутата СССР, отъезжающего в Москву тем же поездом, что и я, смекнув, что он поедет в СВ, крадусь по элитному вагону. Главное – успеть пока он не захлопнул двери в купе.

Коротич бессильно садится, из него вырывается вздох облегчения и избавления от публичной жизни. Он ложится на диван и блаженно вытягивает ноги.

И тут в проеме коварным привидением возникаю я: «Добрый вечер, Виталий Алексеевич! У меня тут одно дело…» Он приподнялся на локте, похоже, ему очень захотелось заплакать. И дырочка на его носке беззащитно светилась…

Автограф

Никита Сергеевич Михалков вальяжно плыл в кулуарах. Он уже выступил с высокой трибуны – как всегда: захватывающ, гневлив, блестящ – и теперь плавно отчаливал. Я принял зверское решение китобоя – беру. На день рождения друга необходим неожиданный подарок, а тут осенило: автограф! Первый раз в жизни!

Пересек курс, изловил и пока я извлекал из дорожной сумки чего-нибудь пишущее, вокруг мэтра образовалась толпа из внемлющих и снимающих. Внизу у ног Михалкова, никем не замеченный, ползал я… И вынырнул под самые камеры. Вызвал испуг, изумление, испортил дубль.

Друг автографу не поверил.

Преемственность

Лариса Лужина, советская, российская актриса, пик популярности которой пришелся на то время, когда я был маленьким, долго и оценивающе смотрела на мои кудри. А я смотрел на нее, любимую женщину Владимира Высоцкого, песни которого я слушал еще с детства.

«Можно потрепать ваши волосы?» – неожиданно спросила она. Былое озорство ярко осветило ее лицо. «Разумеется», – галантно шаркнул я и склонился. Она запустила пальцы в мою шевелюру и касания ее были ловкие и нежные.

– Настоящие, – легонько подергав волосы, засмеялась она. Я вспомнил, что этими руками она обнимала Высоцкого.

– Настоящая, – подумал я.

ЕПК – так сокращенно называли Евгения Петровича Кушнарева. Кратко, оригинально, неподобострастно. Сейчас он отлит в бронзе мемориальной доски на здании Харьковского горсовета, стоит памятником на кладбище, растиражирован в воспоминаниях современников. И все-таки Евгения Кушнарева рано замуровывать в глянец.

…Весна 1994 года, город готовится к выборам мэра. Валяюсь дома на диване, читаю местную прессу. Одна из важных новостей: кандидат в мэры (он же действующий мэр) Кушнарев огласил имена своих трех доверенных лиц – из пяти положенных по закону. Директор Харьковского велозавода Ведерников, лидер ветеранской организации Сыровяткин, кто-то еще – запамятовал.

«Еще двое нужно, интересно, кого они предложат», – автоматически отметил про себя я, и в этот момент (ей-богу, не вру) раздался телефонный звонок. Звонила из горисполкома Ангелина Солдатенко, тогдашний пресс-секретарь Кушнарева, и очень загадочно пригласила меня на встречу. Не нужно было иметь много ума, чтобы связать неожиданный звонок с наличием вакантных мест в списке доверенных лиц. Моя персона, по мысли штаба ЕПК, одновременно закрывала несколько предвыборных позиций: обеспечивала симпатии СМИ, национальных меньшинств и молодежи. Да, тогда я был молод. К слову, пятым в списке доверенных лиц стал мой друг – режиссер театра им. Шевченко Николай Яремкив. Этим предполагалось привлечь на сторону кандидата национальную интеллигенцию.

Знакомство с будущим шефом состоялось в его в кабинете, было кратким, доброжелательным и деловым. Мне вменили в обязанность еженедельно вести прямые эфиры с ЕПК на разнообразнейшие темы. Вроде – «Кушнарев и ветераны», «Кушнарев и женщины», «Кушнарев и интеллигенция», то есть создать цикл программ, который бы давал кандидату возможность максимально раскрыться и понравиться избирателям. И – прямо скажем – моей заслуги в успехе телецикла практически не было. Евгений Петрович умел и любил находиться в центре внимания, говорил хорошо, и его мысли об устройстве государства, о будущем города разделяло тогда большинство горожан.

Итогом предвыборной кампании, в которую была внесена и моя скромная лепта, стала убедительная победа ЕПК на выборах городского головы. И как доверенное лицо кандидата, в числе прочих, меня пригласили отпраздновать победу. Новый, доселе не известный мир чиновничества открылся мне: вычищенный ради такого случая пионерлагерь в лесопарке (там, если я не ошибаюсь, ныне находится резиденция губернатора, обустроенная Кушнаревым), ряды горисполкомовских «Волг», праздничные столы под открытым небом. Бесконечные тосты за победу «и лично за Евгения Петровича», строгая субординация, казенщина плюс нескрываемая тревога собравшихся: кого новый старый шеф оставит на месте, а кого попросит вон? И рождавшиеся от той тревоги (времена-то, напомню, были голодные) все новые и новые славословия.

Мы с Яремкивым, забившись в конец стола, постепенно впадали в отчаяние от этой муки – подход очередного начальника, здравица за ЕПК, бурные аплодисменты. Мэр царственно принимал вассалов. Я тогда отметил поразившую меня двойственность ЕПК: от ранее знакомого мне обаятельного человека в неформальном общении до каменного гостя на официозе. И меня это шокировало. Когда очередь дошла до меня, я не удержался и брякнул, что, дескать, все замечательно, поздравляю, но поддерживать вас буду только до тех пор, пока вы будете работать на благо города. Чудовищно недипломатично.