Константин Кеворкян - Братья и небратья. Уроки истории [litres]

Моему тосту, единственному из прозвучавших, собравшиеся не аплодировали. Настроение окончательно испортилось. И когда хлынул ливень, что-то доказывая то ли себе, то ли другим, разбежавшимся под навесы, мы с Яремкивым остались стоять у праздничного стола за рюмкой водки. Мы презирали спрятавшихся от летнего дождя, а они с нескрываемым удивлением взирали на двух доверенных лиц, устроивших неуместную манифестацию. Мое вхождение в харьковский политикум состоялось.

В целом отношение Евгения Петровича к моей телепрограмме «Первая столица» было благожелательным: он охотно принимал участие в наших мероприятиях и часто давал необходимые программе комментарии. Именно с тех пор пошла многолетняя традиция, когда в конце каждого года руководитель города давал «Первой столице» развернутое итоговое интервью.

На депутатском фронте (а я стал к тому времени депутатом горсовета) дела шли с переменным успехом. Так, Кушнарев поддержал мою инициативу о введении преподавания истории Харькова в школах, но настойчивые предложения создать нечто вроде общеукраинского вещательного телеканала не находили у него отклика вплоть до 2006 года. Но об этом позже. Между тем я был и остаюсь убежденным сторонником того, что именно статус одной из информационных столиц помог бы Харькову решать не только сиюминутные проблемы, но и оказывать определенное влияние на общественную жизнь страны, популяризировать свои достижения и играть более заметную роль в украинской политике. Но, видимо, перед городским хозяйством стояли более сложные задачи обыкновенного выживания.

После того как Евгений Петрович возглавил Администрацию Президента, он несколько раз поддержал меня в каких-то мелких вопросах, хотя его знаменитая фраза о том, что он только в Киеве понял, какая «провинция этот Харьков», провела незримую черту между ним и его городом. И когда ЕПК назначили губернатором Харьковской области, ощущение, что к нам вернулся новый Кушнарев, меня не оставляло. Слегка располневший, взматеревший, что ли, проникнутый государственным духом. Снова веяло той бронзовитостью, которая столь поразила меня на пикнике в заброшенном пионерлагере.

Взгляды ЕПК того периода отличались официальной сухостью, и речи о федеративном устройстве или официальном двуязычии быть не могло. Во всяком случае в традиционном интервью нашей программе он неуклонно отстаивал унитарность Украины и прочий набор национал-патриотического официоза. Он представлял президента Кучму, который сам прошел эволюцию от тех лозунгов, с которыми он победил на выборах, до сторонника жесткой государственности.

Накануне президентских выборов 2004 года я числился в оппозиции, которой считалась фракция «Нашей Украины» в горсовете. Лидер «Нашей Украины» в Харьковской области А. Аваков, человек неглупый и обаятельный, сплотил вокруг себя практически все заметные харьковские масс-медиа. Помнится совещание в кабинете Авакова накануне решающих событий. Действительно серьезный суповой набор: Зураб Аласания, Сергей Потимков, Анастасия Даугуле, Олег Юхт, Володя Чапай, ваш покорный слуга и еще, и еще – практически все узнаваемые лица харьковского телеэфира. «О, собрались независимые журналисты», – ядовито констатировал Потимков. Старший товарищ Авакова и человек, который, как я понимаю, ввел его в круг киевских националистов, – Генрих Алтунян в свойственной ему экзальтированной манере излагал свое видение текущего политического момента, используя идиомы вроде «победа демократии», «права человека», «свобода слова»…

«Ну хватит, Генрих, – устало перебил его Аваков. – Давай к делу». А дело состояло в том, что над аваковскими медиа, активно пропагандировавшими «оранжевый» майдан, нависла реальная угроза отключения от эфира. Вопрос – кто пойдет к Кушнареву, дабы озвучить компромиссный вариант: сохранение эфира в обмен на сбавление оборотов «прооранжевой» пропаганды. Все присутствующие молчали, видимо, боясь обнаружить свое знакомство с Кушнаревым – человеком, которого в этом узком кругу считали воплощением зла недемократического. У меня подобных комплексов не имелось. Вызвавшись на доставку оливковой ветви мира, я связался с пресс-службой ЕПК и озвучил компромиссные инициативы штаба Авакова. Считал и считаю – плохой мир лучше хорошей войны.

Но события шли к войне, гражданскому конфликту. Из Нюрнберга, куда я ездил по депутатским делам, я возвращался через Киев и, своими глазами увидев пресловутый Майдан, пришел в ужас. Пропахший мочой палаточный городок, безумие толпы, фанатический словесный бред – я ощущал атмосферу гитлеровских партийных съездов. Люди разговаривали лозунгами, мыслили штампами и даже занимались любовью, исходя из политических симпатий. Многие говорят, что это было прекрасное время, а я говорю – фанатизм отвратителен во все времена.

Исполненный подобных настроений, ко мне в Киеве зашел мой старый друг и известный харьковский журналист Игорь Байша, который по иронии судьбы тоже работал тогда в «Нашей Украине», только в центральном штабе. То, что он рассказал о манипуляциях и цинизме, царившем там, повергло даже меня, не новичка, в шок. Мы видели спасение в Кушнареве, который уже выступил со своей знаменитой речью на съезде в Северодонецке. Так, вместо того чтобы с победителями делить сладкие пироги с «помаранчевой» начинкой, мы снова оказались в проклинаемой всеми оппозиции.

Кушнарев принял нас любезно, и мы разговаривали очень долго никем не тревожимые. В здании облгосадминистрации было пустынно и мрачно, как в Зимнем дворце перед захватом его большевиками. На этом фоне, среди разбежавшихся и растерявшихся, наше появление, видимо, стало для него приятной неожиданностью. И мы, и он понимали: эта партия проиграна. Что будет дальше, никто не знал. Скорее всего – травля.

Власть окружает себя людьми нужными, легкими в управлении. Она мало задумывается над их человеческими качествами – ей нужны управляемые, без собственного мнения, хорошо выдрессированные исполнители. Власть не понимает, что в результате противоестественного отбора она оказывается завалена «человекомусором». Я не одобрял и не одобряю коменданта харьковского майдана поэта Сергея Жа-дана, который швырнул в огонь полевой печки книгу Кушнарева «100 шагов Харьковщиной». Литератору сжигать книги – самое гнусное дело. Но здесь хотя бы мы имеем пример деяния публичного, своего рода перфоманса.

Измена же вокруг Кушнарева была подлой и ползучей. Он попал в кольцо шельмования, с ним сводили счеты, его пинали с высоких трибун и газетных страниц. Сколько раз, обращаясь от его имени к известным людям, тем, кто многим обязан именно ему, я слышал вежливый, но твердый отказ. «А, и этот тоже…» – задумчиво говорил Евгений Петрович и погружался в свои мысли. С трудом обретал он былую форму, превращался в прежнего сильного и уверенного в себе ЕПК. Опомнившись, возвращались соратники, выйдя из ступора, подтвердили свою верность настоящие друзья, зашевелились оставшиеся исполнители: Кушнарев начал создавать движение «Новая демократия».