Карем Раш - Небываемое бывает

За плечами остались тропы Саян и Алтая, огни створов на Амуре и Енисее. Десять лег год за годом ходил я путями гулящих людей Руси. Почти все старые города Сибири выросли из острогов. В богатырской кладке могучих лиственничных плах и сегодня просматривается облик исконно русских домов, с их укорененностью, надежностью. Ставились они навечно. Но самое поразительное — это всегда одинаковый выбор места. На Дунае ли, Лене, Оби, Яике, Колыме, Дону, Днепре, малых ли реках — везде заметно стремление поставить твердыню именно в устье и стоять здесь насмерть. Петр воздвигнет в устье Невы Петербург, капитан Невельской на другом океане, в устье Амура, — Николаевск-на-Амуре, Северную Двину ранее замкнет Архангельск.

Преградить проход вовнутрь Отчизны. Осознать эту величайшую тайну помог мне одинокий егерь в устье небольшой речки Кедровки...

Предосенней порой, когда стихают паводки и убывает вода, речка Кедровка становится прозрачна, как горные ключи. Из мировых пучин на родину, к истокам возвращается сима. Вода «закипает». Рыба идет стеной, стремится вверх против течения. Обдирая бока, прыгая через порожки, подталкивая друг друга, рыбины спешат, подчиняясь властному зову, навстречу неминуемой гибели. Почему же столько ликующей стремительности в их порыве, если гибель неизбежна? «Инстинкт размножения», — сухо заметит биолог. «Умрут, чтобы дать жизнь другим», — скажет неспециалист. «Не воскреснет, аще не умрет», — поведали бы в старину.

Не будем спешить с ответом. Мы присутствуем при непостижимом таинстве жизни. Есть что-то волнующее в этом акте жертвенного долга. Проследим за брачной парой. Вот на каменистом темном ложе дна речки уже светлеет в струях пятно. Это самка выбила натер. Колыбель для икры готова. Ямка наполняется янтарными зернами. Самке осталось жить мгновения, скоро ее мертвое туловище унесет течением к морю. Самец оплодотворил икру, но продолжает стоять над натером. Миссия «мужчины» еще не кончилась. Он отгоняет врагов, готовых накинуться на потомство. Устрашающий брачный наряд поможет ему. Все трудней и трудней бороться с течением, но глядеть надо в оба. Покидают последние силы, только бы еще немного продержаться над беззащитным потомством... Самец умирает. Некогда сильное тело уносит волна, оно застревает на мелководье между корягами. Над ним уже кружатся грифы — крылатые «санитары».

Но что это? Почему среди злейших его врагов, атакующих икру, — бокоплавов, мальмы, раков, — мелькает проворная маленькая рыбка, так разительно похожая на взрослую симу? Не удивляйтесь! Это действительно сима, но только не «вышедшая в люди».

Весной не все мальки уходят в океан. Многие не добираются до залива и остаются навсегда в Кедровке. Пеструшка (так называют этих рыбешек местные жители, должно быть, за узорчатость чешуи) не способна к размножению, хотя ей и не чужды брачные игры. Сделав их бесплодными, природа лишила их смысла жизни и, значит, отказала несчастным в самом главном — умереть над потомством. Пеструшке ничего не остается, как «прожигать жизнь» в пресноводье. В осенние дни, когда из океана возвращаются на родину в торжественном брачном наряде родные братья и сестры, она вместе с другими речными «хулиганами» жадно набрасывается на икру. Что это? Безумство «не помнящих родства»? Месть неудачников? Или жадность потребителя?

Не познав крещения в соленой купели океана, не изведав глубин и страстей больших дорог, не заглянув смерти в глаза, лишенная памяти пеструшка стала врагом собственного вида.

...Речка в эти осенние дни бурлит от обилия рыбы. Кажется, воткни лопату — и она не упадет, так тесно в иных местах, и потому пятеро здоровых парней работали увлеченно.

Они не суетились, не озирались воровски. Пятеро могут постоять за себя. Их много, и это придавало им храбрости. А сима все шла и шла, только бей — не мешкай. Один орудовал острогой, другой — крючком маре, лов которым строго запрещен всюду в Приморье, третий собирал рыбу. Но алчности потребителя не до запретов. Деньги прямо под ногами, успевай только нагибаться. Вот окровавленная сима описывает в воздухе дугу и шлепается на берег, норовя соскользнуть в воду. Сверкнул нож, и она уже повисла с распоротым брюхом над ведром. Икра вынута, и выпотрошенная рыба летит в кусты.

Из чащи не спеша вышел человек, в руках — опущенная дулами вниз двустволка. Может быть, ему следовало бы позвать кого-нибудь на помощь. Неподалеку усадьба заповедника. Но он подходил все ближе и ближе. Человек этот знал, что его ненавидят давно все браконьеры округи. Не раз уж слышал за спиной угрозы. Иные только и ждали случая расквитаться без свидетелей.

— Следуйте за мной в заповедник, — сказал он негромко, но внятно.

Пятеро разом вскинули головы, и лесник увидел на их лицах знакомое выражение: злобное, непрощающее. Послышались сдавленные ругательства:

— Смотри, как бы мы тебя не повели куда-нибудь. Проваливай, пока цел!

— Следуйте за мной, — повторил он твердо.

Они переглянулись, тот, что постарше, двинулся с ножом в его сторону. Ружье чуть дернулось, грянул выстрел. Земля взметнулась у самых ног вожака. Он остановился, замерли в нерешительности и его дружки.

И тут послышался гул мотора. Недалеко по лесной дороге шел грузовик. Тот, что с ружьем, воспользовался замешательством парней, выбежал на косогор и выстрелил в воздух, стараясь привлечь внимание. Он видел, что шофер и сидящий рядом с ним завхоз заповедника приметили его, но не остановились. Егерь вернулся к браконьерам. Повелительно и спокойно повторил приказ.

Теперь они стояли друг перед другом и думали, кажется, об одном и том же: «один против пятерых, и нет патронов», «пятеро против одного, и ружье не заряжено»...

Такое соотношение может окрылить даже безнадежного труса.

Они бросились на него и стали избивать, пока он не лишился чувств. Но им и этого показалось мало. Пятеро потащили его к речке и сунули головой в воду. Егерь еще слабо сопротивлялся. Тогда, скрутив ему руки, парни стали яростно топить его, придерживая голову под водой. Он долго еще бился в их руках. Но силы постепенно покидали, движения становились слабее, и вот, казалось, безжизненное тело поволокло течением, переворачивая и ударяя о камни.

Вода вынесла его на мелководье и долго била о берег. Он зашевелился и медленно выполз на берег. Перед глазами все плыло. Ухватившись за ближайший куст, стал приподниматься. От дерева к дереву, то падая, то хватаясь за стволы, двинулся в сторону усадьбы. Приступы тошноты, казалось, ломали пополам.

Вот и усадьба, знакомый грузовик. В кабине все тот же завхоз — из местных, деревенских; он же исполнял должность начальника охраны заповедника. Когда лесник сказал ему о том, что надо бы задержать браконьеров, тот хитровато переглянулся с шофером, который был по обыкновению навеселе, и оба издевательски захохотали. Машина тронулась и покатила прочь...