Карем Раш - Небываемое бывает

Предал, не перенеся ее благородства.

Лошадь выпала из быта, из жизни, из программ и планов, но самое печальное, что лошадь выпала из сознания людей. Они с горечью рассказывают, что лошадь забыли не все, ибо их крадут по-прежнему. Но крадут потому, что никто не охраняет, а пропадет — никто не ищет. Милиция бросается на поиски, если пропал поросенок. Ибо это собственность, к тому же с осязаемой стоимостью. Лошади осиротели. Для милиции «искать лошадь» звучит так же,. как искать динозавра. Они ни в одном циркуляре не фигурируют и остались в сознании как нелепый пережиток старины. Но этот «пережиток» принимают на мясокомбинате и оплачивают в десятки раз дороже поросенка. А без лошади человечество, как и прежде, не может жить. И чем дальше, тем больше будет возрастать ее роль в судьбе нашей и в нашей хозяйственной и духовной жизни.

Мы знаем, что принесли с собой в мир всадники.

Но смогут ли владельцы моторов, не шофера только, но все, кто за счет новых «лошадиных сил» хотел бы восполнить свою природную неоснащенность, дадут ли они миру то, что дали всадники?

Мотоциклист юный, черепную коробку которого сжимает шлем, мозги оглушены воем, не видит никого и сам не знает, куда летит.

Но есть надежда.

Дети, те, что наше будущее, всем сердцем преданы лошади. Я взял у директора института одно из многочисленных писем от школьников. Пишет девочка из Комсомольска-на-Амуре Ира Бугаева.

«Извините, что опять пишу без вашего имени. Спасибо вам большое! У меня аж сердце прыгает от радости. А моя сестра Олеся тоже очень рада. Папа мне пообещал купить жеребенка-тяжеловоза, только если я кончу хорошо русский, математику и аккордеон. Если вы можете выслать несколько книг о лошадях — вышлите, пожалуйста. А мы сразу потом вышлем деньги. Я сейчас смотрю на фотографию и до сих пор не могу успокоиться от радости. Что вам надо, вы пишите. Я буду очень рада выполнить вашу просьбу. Я маме говорю, что пойду учиться на конюха или не знаю, как называют эту профессию, а она говорит, еще передумаешь. Я учусь в 5-м классе и еще обучаюсь музыке на аккордеоне. Ну, до свидания.

Напишите свое имя. Ира».

В письмо Ира вложила свою крохотную фотографию. Очень смешная и милая девчонка. Мне понравилось, что директор несколько раз мне напомнил, чтоб я вернул письмо. Дескать, ему надо ответить девочке.

Начконы умеют ценить любовь к лошади. До войны сильнейшие конные заводы страны были в военном ведомстве. Начальником завода обыкновенно был генерал, а его первым заместителем и главным специалистом — зоотехник в чине полковника, по табели начальник конной части, сокращенно — начкон. Это были в большинстве своем люди с умом, характером и деловой хваткой. Лучшие заводы были, как и до революции, на Дону и Кубани. А в казачьих краях уважение к воинскому служению впитывается с молоком матери и давно уже часть генетического кода. Заводов военных давно уж нет, а слово «начкон» сохранилось в народе как символ настоящего коневода — зоотехника, как эталон не просто рачительного хозяина, а боевого хозяина. И сейчас на конных заводах Дона старый пастух, завидев начкона, бывает, привстанет в стременах и невольно вскинет руку к козырьку — так укоренилось в народе уважение к истинному хозяину. Не зря же все конные заводы, несмотря на плановую немилость к коню и несмотря на большие поголовья «рогачей», все, как один, рентабельны и крепки. Начкон «единственный, рожденный земледелием» тип сегодня, который отлился в образ и узнаваем. На всех конных заводах страны вам расскажут о потоке писем от ребят. Многие приезжают после восьмого и девятого класса на лето. Упрашивают родителей, пристают к начконам. Спят иной раз в яслях.

Это глубокий сейсмический толчок. Стрелка безошибочно качнулась к живому, к природе, к истокам.

Дискотеки могут удовлетворить разве что спинной мозг. Бездушный двигатель один не в силах занять духовность. Запад подбрасывает компьютер не как помощника человеку, а как азартную забаву в надежде сделать из юноши компьютерного примата с вывихнутой рок-психикой.

А вот письмо, как благая весть, что прилетела из Комсомольска-на-Амуре, вселяет надежду. Зеленые побеги пойдут в рост. Зашумит еще «звонкозвучной листвой» «племя младое, незнакомое». «Звонкозвучная листва» — из Вергилия, а «племя младое, незнакомое» — пушкинская строка. Порукой тому зимние заботы института. Они уже готовятся к Всесоюзным конным состязаниям на приз Евпатия Коловрата.

Восьмого июля, как обычно, повалит в институтский поселок «вся Рязань». Поедут автомашинами, электричками и легковыми. Институт подарил этот праздник рязанцам как память об одном из самых необычных в истории войн поединке, что стоит в ряду с подвигом трехсот спартанцев Леонида и стольких же арагвинцев, вышедших из Тбилиси одиноко навстречу громадной рати и погибших все, как один. Эти подвиги говорят о величии человека и бессмертии его. Но дружина Коловрата и здесь стоит отдельно от опыта человеческого, как и вся судьба России. За спиной у спартанцев и арагвинцев были теплые очаги, и жены, и детишки, которые надеялись, ждали и воодушевляли их. За спиной Евпатия и его дружины — перерезанная и догорающая Рязань. Есть в этом событии что-то неизреченное, от чего немеет язык, что за пределами человеческого понимания. Словом, не только невыразимое, но и непереносимое. Казалось бы, народ, за плечами у которого подобное горе, должен стать сплочен, молчалив и зорок, как ни одно племя в мире.

Нет, «историческое чувство» не дитя девятнадцатого столетия. Оно родилось с человеком как память об ушедших из мира отца и матери. Это память, что сделала человека человеком. Это печаль утраты, что одухотворила его природу и придала смысл существованию. Память — величайшая из творческих сил и спасительная, без коей нет будущего и нет смысла, надежды и любви.

Римляне понимали в породе толк, что и говорить. Понимали, пока цензором нравов был Катон Старший. Суровость и прямодушие его характера нажили ему много недругов, потому он 44 раза был призываем к суду и ни разу не был осужден.

Однако чем больше дорог вело в Рим, тем реже стали попадаться на Форуме римляне катоновской породы, которые могли сказать открыто, как он: «Воры, обокравшие честных людей, проводят жизнь в острогах и цепях, а общественные воры — в золоте и пурпуре».