Серена Витале - Черная речка. До и после - К истории дуэли Пушкина

Последнее публикуемое письмо также писалось с очередного дежурства. В это время старший Геккерен хлопотал об отсрочке дуэли, представлявшейся неизбежной после вызова, который вечером 4 ноября Пушкин отправил по городской почте на имя барона Жоржа Геккерена. Предстоящая дуэль грозила для обоих Геккеренов полным крахом карьеры в России. В дальнейшем развитии событий сыграет свою роль и Екатерина Гончарова. И это письмо от 6 ноября, а также позднейшие письма Дантеса уже своей невесте Екатерине достаточно наглядно обрисовывают её негативную роль в преддуэльной истории поэта. Очевидно, что сторону Дантеса она стала держать ещё до помолвки. Оценка её действий лучше всего дана самим Дантесом в заключительной фразе публикуемых писем — в приписке к письму от 6 ноября 1836 года: «Во всём этом Екатерина — доброе создание, она ведёт себя восхитительно».

Роль Геккерена-старшего благодаря публикуемым письмам также проясняется. Ещё П. Е. Щёголев, основываясь на дошедших до нас оправданиях голландского посла, высказался в осторожной форме следующим образом: «Итак, следуя соображениям здравого смысла, мы более склонны думать, что барон Геккерен не повинен в сводничестве: скорее всего, он действительно старался о разлучении Дантеса и Пушкиной». (Щёголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. М. — Л., 1928. С. 60. Далее — Щёголев). «Соображения здравого смысла» теперь обрели более твёрдое основание в письмах Дантеса. Хотя до нас и не дошли ответные письма посла своему приёмному сыну, реакция Дантеса на них является весомым свидетельством ревности его корреспондента к Наталии Николаевне. Поначалу он пытался очернить её в глазах Дантеса, а когда это не удалось, то он предпринял всё возможное, чтобы отдалить их друг от друга. Готовность Дантеса следовать любому совету, который даст ему Геккерен, выраженная в письме от 6 ноября 1836 года, — в разгар переговоров по поводу вызова на дуэль, посланного Пушкиным после получения анонимных писем, — приводит его под венец с Екатериной Гончаровой. При этом совпали желания трёх сторон: Геккерена, Екатерины и Пушкина, писавшего позднее послу: «…я заставил Вашего сына играть роль столь жалкую, что моя жена, удивлённая такой трусостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном».

Итак, в начале ноября даже Пушкин не отказывал Дантесу в том, что им владела «возвышенная страсть», в каких бы выражениях это ни было сделано. О наличии этого чувства говорят и все письма, начиная с первого от 20 января 1836 года, в котором, так и не названная по имени, тем не менее фигурирует Наталия Николаевна. Та же страсть руководит Дантесом, когда он в письме от 17 октября буквально диктует Геккерену, как тому следует вести себя с Наталией Николаевной на вечере у Лерхенфельдов. И тут Геккерен вынужден изменить своей линии поведения и «отечески сводничать», пользуясь выражением Пушкина, своему приёмному сыну. Со слов Александры Гончаровой мы знаем, что незадолго до 4 ноября Геккерен убеждал её сестру «оставить своего мужа и выйти за его приёмного сына». Александрина не могла только припомнить, было ли это сделано письменно или устно. Теперь мы знаем, где, когда и как это было сделано.

Два последних письма Дантеса подтверждают не только то, что он писал любовные письма Наталии Николаевне, но и то, что после получения Пушкиным анонимных писем и состоявшегося объяснения с женой она показала ему письма Дантеса. Писались эти любовные письма, как Пушкин и предполагал, с ведома и при участии Геккерена. Выдаёт это обстоятельство просьба Дантеса к Геккерену не использовать в разговоре с Наталией Николаевной «выражений, которые были в том письме».

Несомненно, что целый ряд утраченных деталей мозаичной картины трагедии, которая не перестаёт волновать Россию, восполнен публикуемыми письмами. Пуговица Пушкина как будто бы вернулась на положенное ей место на хлястике злополучной бекеши, в которой Пушкин отправился было на место роковой дуэли, но из-за холода сменил её на медвежью шубу.

Вадим Старк

Авторы приносят глубокую благодарность Всероссийскому музею А. С. Пушкина за предоставление изобразительных материалов и его сотрудникам Е. Н. Ивановой и Е. В. Пролет за помощь.

Pétersbourg, le 18 Mai 1835

Mon cher ami, vous ne pouvez vous imaginer combien votre lettre m'a fait de plaisir et en même temps combien elle m'a rassuré, car vraiment j'avais une peur affreuse que le mal de mer ne vous donne des crampes, et cela aurait été terrible sur le bateau, où l'on n'est pas plus chez soi que dans une salle de spectacle; mais Dieu merci le tout s'est parfaitement bien passé, et vous en avez été quitte pour payer votre tribut comme le commun des martyrs. Nous avons été moins heureux dans notre traversée car notre retour a été la chose la plus ridicule et en même temps la plus extravagante de la terre. Vous vous rappelez sans doute l'affreux temps qu'il fit quand nous vous avons quitté. Eh bien! Ça n'a fait que grandir et embellir, une fois arrivés en plein golfe; aussi avons-nous été dans un bel état; d'abord Bray qui faisait tant son embarras sur le grand bateau ne savait plus à quel saint se vouer, et il a tout de suite commencé à nous donner non seulement une répétition exacte du dîner mangé à bord, mais de tous ceux qu'il avait faits depuis 8 jours, avec accompagnement d'exclamations dans toutes les langues et soupirs dans toutes les notes; le comte Loubinski, assez raisonnable pour l'évacuation, mais misérable pour la tête, car il n'y voyait plus clair; Barante immobile couché sur le dos sans manteau au milieu du pont et tenant la voile depuis Cronstade jusqu'à Pétersbourg. Celui-ci je ne m'en moque pas mais je le plains, car un homme dans un état de santé comme le sien et qui fait de telles extravagances est un fou: je n'ai pas besoin de vous nommer le héros de l'expédition, vous vous en doutez déjà! Oui, Beaubrinski était magnifique, calme et imposant dans le danger car il y avait excessivement de danger à ce que lui prétendait. Il nous conduisit avec tant d'habileté et d'adresse que nous mîmes une heure et demie pour venir de l'école des mines à la maison de Hikley après avoir donné contre toutes les barques; nous avons tellement exaspéré les moujiks que nous avons manqué de causer une émeute maritime sur tous les bâtiments.

Voilà, mon cher, tout ce qui s'est passé d'extraordinaire et d'agité dans mon existence depuis que vous avez quitté la Russie, car je mène la vie la plus retirée et la plus tranquille qu'il est possible de s'imaginer. Je suis couché tous les jours à 11 heures et levé à 9 heures; assez beau temps pour nos exercices, de sorte que je me porte à ravir. Quant à mon ami Gevers je ne sais comment il s'arrange, je l'aperçois rarement, il n'est presque jamais à la maison, et court comme un rat empoisonné: aussi les nouvelles connaissances lui rapportent des dîners, voire même des huîtres et des places dans les loges les jours de bénéfice, car depuis votre départ il a usé successivement de tous ces plaisirs sans que sa bourse puisse lui faire un seul reproche ou lui en dire un seul mot. Mais moi qui l'observe parce que cela m'amuse, je puis vous assurer qu'il vient de faire la connaissance intime d'Engelgart et qu'il en profite joliment.

Par contre il est moins heureux pour ses équipages et chevaux. Il vient de vendre les deux blancs et il avoue avoir perdu de 50 à 75 roubles. Au reste il a très bien fait de les vendre: l'un allait toujours au galop et l'autre boitait le lendemain du jour où il s'en était servi.

Bray suivant sa coutume est toujours fort affairé et se donne à peine le temps de répondre; ne restant jamais assez longtemps à la même place pour que l'on soit dans la possibilité d'avoir une conversation suivie avec lui: car il a tous les jours cent visites à rendre, et autant d'affaires importantes à examiner qui ne lui laissent pas le temps de s'occuper de ce dont vous lui parlez. Le fait est qu'il est amoureux fou de la petite Hagen [?], et qu'il n'ose pas se l'avouer parce qu'il craint la Dame en question qui le surveille de près; maintenant que le mari est parti il n'a plus [de] raison de convenance à donner, et il devra s'y trouver du matin au soir! Je lui souhaite beaucoup de plaisirs.