Серена Витале - Черная речка. До и после - К истории дуэли Пушкина

Ma lettre vous trouvera déjà établi et content ayant fait connaissance avec le papa d'Anthès. Je suis excessivement curieux de votre prochaine lettre pour savoir si vous êtes content du choix des eaux et de la société que vous y trouvez: quelle différence si au lieu d'être seul comme je suis dans ce moment, j'étais avec vous! Combien je serais heureux! Vous dire le vide que me laisse votre absence est une chose impossible. Je ne puis mieux le comparer qu'à celui que vous devez éprouver vous-même, car malgré que vous m'ayez reçu quelquefois en grognant (je parle du temps de la grande dépêche, c'est bien entendu), je savais bien cependant que vous étiez bien aise de causer un peu; c'était devenu un besoin pour vous comme pour moi de nous voir à chaque instant de la journée. En venant en Russie je m'attendais à n'y trouver que des étrangers: aussi avez-vous été pour moi une providence! Car un ami, comme vous le dites, ce n'est pas juste, car un ami n'aurait pas fait tout ce que vous fîtes pour moi sans me connaître; enfin vous m'avez gâté, je m'y étais accoutumé, on s'accoutume si vite au bonheur, et avec tout ceci une indulgence que je n'aurais jamais trouvée chez mon père. Eh bien, tout à coup entouré de gens envieux et jaloux de ma position, et figurez-vous si je sens la différence et si chaque heure de la journée me fait apercevoir que vous n'êtes plus là. Adieu cher ami. Soignez-vous beaucoup et amusez-vous encore davantage et je suis sûr que vous nous reviendrez bien portant et avec un état de santé tel que vous pourrez recommencer, comme à 20 ans, l'existence qu'il vous conviendra de mener sans que cela vous dérange le moins du monde. C'est au moins mon souhait, vous savez si je vous aime et si je le fais de bon cœur, en attendant je vous embrasse comme je vous aime, c'est-à-dire bien fort.

Votre tout dévoué

G. d'Anthès

Dites mille choses à mon père et que j'attends une lettre de Soulz depuis très longtemps.

Петербург, 18 мая 1835

Дорогой друг, вы не можете представить, какую радость доставило мне ваше письмо и как вместе с тем успокоило, поскольку я в самом деле страшно боялся, как бы от морской болезни у вас не сделались колики, а это было бы ужасно на корабле, где чувствуешь себя дома не больше, чем в театральной зале; но, благодарение Богу, всё прошло благополучно и вы отделались легко, отдав, подобно всем мученикам, положенную дань. Мы были не столь удачливы в своём плавании, и наше возвращение явилось самой смешной и нелепой историей на свете. Вы помните, конечно, какая ужасная была погода, когда мы расстались. Так вот! Она стала ещё хуже; непогода разыгралась, стоило нам выйти в открытый залив, так что хороши же мы были; во-первых, Брей [2] Отто фон Брей-Штейнбург, граф (1807 — после 1871) — секретарь баварского посольства в Петербурге (июль 1833 — февраль 1836 и позднее), знакомый Пушкина, Карамзиных, Виельгорских, автор воспоминаний, где идёт речь и о последней дуэли поэта. [Возврат к примечанию [133] ] , который поначалу так пыжился на большом корабле, а теперь уж не знал, какому богу молиться, и тотчас стал возвращать не только обед, съеденный на борту, но и все предыдущие за прошлую неделю, сопровождая это воплями на всех языках и стенаниями во всех тональностях; граф Лубинский [3] Вероятно, граф Томаш (Фома Осипович) Лубинский (1785—1870) — сын Феликса-Владислава-Иосифа Лубинского, министра юстиции в Герцогстве Варшавском, камергера прусского двора, получившего графский титул в 1798 г. указом Фридриха-Вильгельма III. В России титул был утверждён только в 1844 г. Упоминается в «Дневнике» А.О. Смирновой-Россет в записи от 12 марта 1845 г. (А.О. Смирнова-Россет. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 11). был вполне умерен в отношении опорожнения, но у него что-то случилось с головой, ибо он не вполне отчётливо соображал; Барант [4] Вероятно, барон Амабль Гийом де Барант (1785—1866) — с декабря 1835 г. французский посол в России; однако нет точных данных о его пребывании в Петербурге (или его сына, которого Дантес также мог упоминать) весною 1835 г. неподвижно лежал навзничь на палубе без шинели и держал парус от Кронштадта до Петербурга. Над ним-то я не смеюсь, мне его просто жаль, ведь человек с его здоровьем, позволяющий себе такие сумасбродства, просто безумец; нет нужды называть вам героя экспедиции, вы и сами догадываетесь! Да, Бобринский [5] Граф Алексей Алексеевич Бобринский (1800—1886) — отставной ротмистр, камер-юнкер, знакомый Пушкина. был великолепен, невозмутимый и величественный в опасности, ведь опасность, по его утверждению, была чрезвычайная. Он провёл нас с такой сноровкой и умением, что мы за полтора часа дошли от горной школы до дома Клея [6] от горной школы до дома Клея… — комичность ситуации заключается в том, что речь идёт о преодолении сравнительно небольшого пути от Горного корпуса на правом берегу Невы до дома английского купца Клея на Английской набережной, неподалёку от дома графов Бобринских, на паруснике которых совершился описанный переход. Современный адрес дома Клея — Английская наб., 70. , столкнувшись на пути со всеми лодками; мы до того обозлили мужиков, что чуть бунта морского не вызвали на всех судах.

Вот, дорогой мой, и все необычайные и бурные события, случившиеся в моей жизни с тех пор, как вы оставили Россию, поскольку живу я настолько уединённо и спокойно, насколько это можно себе вообразить. Ежедневно я ложусь в 11 часов, а встаю в 9; погода для наших учений стоит неплохая, так что чувствую я себя отменно. Как поживает мой друг Геверс [7] Барон Иоганнес Корнелис Геверс (1806—1872) — секретарь посольства Нидерландов, поверенный в делах на время отсутствия Геккерена; сменил последнего в 1837 г. и пробыл на этом посту 35 лет вплоть до смерти. , право, не знаю: видимся мы редко, его почти никогда нет дома, он мечется, точно наевшаяся отравы крыса: и что же, новые знакомцы таскают его на обеды, порой даже с устрицами, да в ложи на бенефисы; после вашего отъезда он весьма успешно пользуется всеми этими благами, так что кошелёк его не страдает и не может его упрекать. А я за ним наблюдаю, поскольку меня это забавляет, и могу вам сообщить, что недавно он свёл тесное знакомство с Энгельгартом [8] Речь идёт, вероятнее всего, о Василии Васильевиче Энгельгардте (1785—1837) — отставном полковнике, богаче и карточном игроке, владельце знаменитого дома на Невском проспекте с концертным залом (современный адрес — Невский пр., 30). , чем вовсю пользуется.

Зато в отношении экипажей и лошадей он не столь удачлив. Только что он продал двух белых и признаёт, что потерял 50, а то и 75 рублей. Впрочем, правильно сделал, что продал: одна постоянно срывалась в галоп, а другая на следующий день после того, как он на ней выедет, начинала хромать.

Брей по своему обыкновению вечно безумно занят и едва успевает отвечать; никогда он не остаётся в одном месте достаточно долго, чтобы завести с ним продолжительную беседу: ему ежедневно бывает необходимо сделать сто визитов да просмотреть столько же важных дел, и это не оставляет ему времени вникнуть в то, что вы ему говорите. К тому же, он безумно влюблён в крошку Хаген [?] [9] Хаген — лицо неустановленное, сама фамилия может прочитываться двояко. , причём не рискует в том признаться, опасаясь известной Дамы [10] Известная дама и её муж — как становится ясно из дальнейших писем, речь идёт о супругах Ермоловых (см. прим. 5 [19] к письму III). , которая не спускает с него глаз; теперь, когда муж в отъезде, он уже не может отговариваться приличиями, так что придётся ему сидеть там с утра до вечера! Я желаю ему многих удовольствий.