Кирилл Соловьев - Самодержавие и конституция

Все это не оставалось секретом для правительства, которое организовало особую службу по сбору информации о работе и настроениях депутатов. Ее возглавлял чиновник особых поручений при министре внутренних дел Л. К. Куманин, который с 1907 года заведовал Министерским павильоном Таврического дворца. В Думе его в шутку называли «заведующий министрами». «Этот высокопоставленный чиновник отличался чрезвычайной вежливостью, но притом хранил некую холодную недоступность, – вспоминал В. В. Шульгин. – Я никогда не видел улыбки на его лице. Он был, как говорится, застегнут на все пуговицы, в переносном стиле, а в действительности не застегивал ни одной, потому что длинный черный сюртук, который он неизменно носил, застегивать не полагалось… Он носил крахмальные воротнички и галстук, заколотой золотой, но скромной булавкой. Если бы он не горбился слегка, его можно было бы назвать „радостью портных“. Он одевался, как Столыпин, то есть без щегольства, но изящно». Куманин практически ежедневно передавал в правительство сведения о настроениях в Думе, о кулуарных беседах, о тайных переговорах между фракциями. Он готовил необходимые материалы к выступлениям министров в нижней палате, сообщал имена желавших высказаться депутатов и предполагавшееся содержание их речей. В этом ему помогал бывший чиновник при петербургском градоначальнике, журналист Ю. В. Александровский, занимавший тогда должность редактора циркулярных телеграмм Санкт-Петербургского телеграфного агентства. Кроме того, у Куманина была своя агентура. Для постановки этого дела его посылали за границу изучать иностранный опыт. Собственная агентура среди думских журналистов была и у заведующего охраной Таврического дворца (с 1908) Г. П. Бертгольца.

Когда речь заходит о думской России 1906–1917 годов, чаще всего вспоминается Таврический дворец, но забывается Мариинский, где заседал Государственный совет, еще одно законодательное представительство того времени. По мысли законодателя, он должен был оставаться носителем государственной мудрости, блюстителем правопорядка: «Для того, чтобы проявить… свое действие в полной мере и с наибольшим успехом, Государственный совет должен объединить в себе консервативные силы страны и, являясь сосредоточением опыта и государственного направления, иметь и соответственное этому значению его общественное признание». При реформировании Государственного совета в 1906 году власти старались учитывать западноевропейский опыт. Министр юстиции И. Г. Щегловитов отмечал, что верхняя палата не должна испытывать давление со стороны общественного мнения: для этого повышался имущественный ценз, ограничивался круг лиц, которые могли быть в нее избраны, вводился особый порядок ее пополнения (часто даже наследственный). Конечно, «палате лордов по-русски» следовало иметь свои отличительные черты. В «высших сферах» пришли к убеждению, что основу Государственного совета должны составить высокопоставленные чиновники. Лишь они обладали должным государственным опытом. Дворянство же в России как таковое не самостоятельно в материальном смысле, и не развито – в интеллектуальном. В соответствии с этой изначальной установкой было принято решение формировать палату как из назначаемых, так и из избираемых членов. И тех и других должно быть поровну.

Члены Государственного совета поделились на две практически равные части. Одна половина пользовалась привилегиями высокого звания, другая довольно интенсивно работала. Это было 70–75 человек (из 196), преимущественно назначенных. Как писал М. М. Ковалевский, «к немалому моему прискорбию, должен сказать, что бюрократические элементы в нашем Совете по уму, талантливости, знанию и практическому опыту выигрывают по сравнению с общественными деятелями».

В значительной мере благодаря опытным бюрократам, Государственный совет был весьма авторитетной инстанцией в области законотворчества. М. М. Ковалевский в этой связи писал, что Государственный совет мало в чем уступал аналогичным учреждениям Западной Европы: «Умелые руководители комиссий, как Романов, Манухин, Экесперре, Дмитриев, Тимирязев, а в более ранние года А. Ал. Сабуров, не говоря уже о таких осведомленных в мелочах русских законоведах, как товарищ председателя Голубев и бывшие государственные секретари профессор Сергеевский и барон Икскуль, не только умеют вести прения, но и раскрывают нередко скрытые недостатки, не сразу бросающиеся в глаза противоречия поступивших к нам законопроектов, и с общими тенденциями русского права и с теми или другими нормами, никем не отмененными. В знании законодательства и судебной практики, в частности, гражданского права и процесса, права торгового и вексельного, нельзя отказать ни бывшему сенатору Кобылинскому, ни Платонову, ни Манухину. Мы насчитываем в наших рядах таких криминалистов, как Таганцев и Кони. Наше земельное законодательство не представляет тайны ни для Стишинского, ни для бывшего главноуправляющего земледелием Ермолова. Русский бюджет в течение ряда лет составлял предмет, если не теоретического, то практического изучения не только графа Витте, но и его прежних товарищей и помощников – Коковцова, Дмитриева, Романова. Железнодорожное хозяйство хорошо известно генералу Петрову, и бывшему начальнику движения Киевского округа Немешаеву, и Экесперре».

Состав Государственного совета предопределял и «социальную психологию» этого органа власти. Как умудренным бюрократам, многим членам Государственного совета претила политическая дискуссия о законопроектах, которые нуждались в правке профессионального юриста и опытного чиновника. Председатель верхней палаты М. Г. Акимов в личной беседе с А. Н. Наумовым жаловался на своих коллег, которые разрешали вопросы не в соответствии с существом дела, а в силу своих идеологических предпочтений. «Подобный образ действий господ законодателей нашей с вами верхней палаты… превращает временами само учреждение в некоторого роду „трущобу“… из которой иногда всеми силами души хочется выбраться…» В частности, он упрекал бывшего министра юстиции С. С. Манухина, который расследовал дело о беспорядках на Ленских приисках, руководствуясь соображениями гуманности, а не государственной целесообразности.

Как раз в силу своего бюрократического прошлого члены Государственного совета с недоверием относились и к действующей администрации. По словам В. И. Гурко, это было характерно для Государственного совета и в дореформенные времена: числившиеся в нем отставленные министры недолюбливали своих преемников.

Такое положение сохранялось и после 1906 года. Члены верхней палаты тосковали по прежней государственной деятельности. 25 декабря 1913 года А. Н. Шварц писал С. И. Соболевскому: «Своих товарищей по Государственному совету, потерявших административные должности и не имеющих надобности подписывать бумаги… я от души… жалею». Им приходится «во время слишком обильных у нас досугов или кататься по свету, или дни и ночи сидеть за вистом. Зеленая скука их просто гложет». Весь нерастраченный азарт они пускали на критику своих сменщиков, порой весьма беспощадную. Так случилось 3 августа 1915 года, когда В. Н. Коковцов предрек скорый финансовый крах России, подготовленный, как он полагал, непрофессиональной деятельностью министра финансов П. Л. Барка.