Ролан Мунье - Убийство Генриха IV

Очевидно, что, когда речь идет о таком человеке, образе Бога, вдохновляемом Богом, кощунственно не только покушаться на его особу, но даже противиться ей, критиковать ее, злословить о ней, высказывать королю мнение, расходящееся с его мнением. Логическим следствием должно было бы стать пассивное повиновение. И, однако, эти теоретики убеждены, что такой король не станет деспотом. Не только потому, что он по совести обязан почитать повеления Бога, основные законы королевства, основные права европейской цивилизации, главным из которых тогда было право частной собственности, привилегии, освященные обычаем. И даже не по причине существования всех могучих и привилегированных промежуточных органов управления: университетов, цехов, провинциальных Штатов, городских и муниципальных учреждений. А потому, что, вдохновляемый божественной благодатью, король выражает глубинную волю своих подданных, которой они, возможно, не сознают, а то и отвергают, но тем не менее это их воля, соответствующая их жизненным потребностям и благу их душ. Ибо король и королевство в действительности — одно и то же, единая сущность, у которой король — мыслящая голова. «Ибо король — голова, а народ, три сословия суть члены, и все вместе составляют политическое и мистическое тело, связь и единство коего неделимы и нераздельны, и не может болеть его часть, чтобы все прочее не ощущало того и не испытывало страдания» [314] Guy Coquille. Discours des Etats de France. 1588 // O'Euvres. 1665. T. I. P. 332. При Генрихе IV современники употребляли эти выражения в более абсолютном смысле, чем Кокиль. . Такова «тайна монархии».

Надо ли говорить, что подобный король абсолютно суверенен и не смог бы в мирской деятельности подчиняться ни папе, ни императору?

Впрочем, особое предпочтение, которое Бог оказывает королям и королевству Франции, окончательно доказывается тем фактом, что королевская власть здесь с давних пор «передавалась по наследству, а не по избранию, что есть признак благоволения, ибо выборы часто порождают гражданские войны, а тон при выборах задают происки и коалиции, где обыкновенно самые хитрые, самые сильные, самые богатые и могущественные имеют преимущество над самыми великодушными и достойными людьми» [315] Guy Coquille. Institution… P. 1–2. .

А Генрих IV — воистину божественный король: «Наш великий король Генрих IV, чудо Вселенной» [316] Jérôme Bignon. La grandeur… P. 402. . Сочинения, проповеди, медали, гравюры, позже надгробные речи и панегирики — те, кто создавал его легенду, использовали всё: и при его жизни, после отречения, и, возможно, еще активнее после его смерти, в период горя и отчаяния. Может быть, Равальяк дал новый импульс формированию этой легенды и позволил ей, возбудив жалость, возмущение, беспокойство, тревогу, изгнать из памяти людей истинные реалии царствования, чтобы заменить их набором льстивых символических образов и внедрить в сердца чувства любви, признательности и восхищения. Не исключено, что Генриху IV, ввязавшемуся в очень опасное предприятие с очень сомнительным исходом, посчастливилось умереть вовремя и таким образом, который был наиболее благоприятен для кристаллизации этой легенды, упорно создававшейся официальной пропагандой. Для государственного мужа, который заботится о своей славе, суметь быть убитым в нужный момент — большое искусство.

И потому Генриха часто изображают рыцарственным героем на скачущем галопом коне: он бросается на врагов со шпагой наперевес, защищая вдов и сирот. Или в виде ренессансного рыцаря, по образу великих итальянских кондотьеров — в кирасе и шляпе с султаном, верхом на боевом коне с плюмажем, с длинной гривой и длинным хвостом, поднявшимся на дыбы, как жеребцы Паоло Уччелло, на фоне леса пик в руках марширующих батальонов. Под одной гравюрой можно прочесть убедительный катрен:

Может быть, еще чаще короля представляют в образе «imperator», победоносного полководца на римский манер, увенчанного лаврами, в палудаменте — воинском плаще, инсигнии верховной власти в эпоху Римской империи, курьезным образом надетом поверх современной кирасы и камзола из буйволовой кожи. В другом месте он уже настоящий римский император, Август да и только, а на реверсе — Франция в виде римской матроны, коленопреклоненной у его ног. Одна гравюра 1607 г. оставляет ему собственные колет и штаны, но ставит его в один ряд с основателями империй: Цезарем, Александром, Карлом Великим и на один уровень с Гераклом. А девиз возвышает его над ними: «Pulchrum est eminere inter illustres viros» — «Прекрасно выделяться среди славных мужей». На медали 1608 г., чеканенной после того, как он добился отмены интердикта, наложенного на Венецию, он уже превосходит их, поскольку в кирасе и императорской короне стоит на земном шаре, простирая к нему скипетр: «Tandem arbiter orbis» — «Наконец арбитр мира», тогда как в прошлом Александр и Карл Великий довольствовались мирами меньшего размера [318] Bibl. Nat. Estampes, № 2, Henri IV, 1, D5, D21; QB1, 1601–1607, 45; QB1, 1601–1610, 5. .

В ту эпоху, пропитанную античностью, художники-графики особенно часто рисовали его существом, промежуточным между человеком и божеством, героем, а то и напрямую олимпийским богом. Медальеры и граверы охотно изображали короля Гераклом. Как Геракл, поставленный перед выбором между Пороком и Добродетелью, обращается к Добродетели, так и Генрих IV между Ересью и Религией выбирает Религию. Геракл очистил Землю от массы вредных существ, так же поступает и король, и т. д. Находили и много других параллелей. На одной медали 1602 г. Генрих изображен Алкидом в шкуре Немейского льва, на реверсе король-Алкид сражает своей палицей кентавра — символ всех дурных людских страстей, а также эмблему герцога Савойского. На одной монете 1600 г. Генрих IV на аверсе одет в кирасу и лавровый венок, на реверсе представлен в виде обнаженного Геракла в профиль, с палицей на плече. Девиз: «Vinces robur orbis» — «Ты победишь силу мира». В 1592 г. одна медаль изображала его Гераклом, несущим палицу и ведущим на поводке Цербера, трехглавого пса, стража Ада. В 1604 г. он стоит между Минервой, богиней мудрости и богиней-воительницей, и Францией; девиз: «Herculi sacr. gallico» — «Посвящается галльскому Гераклу». Его изображениям в виде Геракла нет числа. Если он не Геракл, то Атлас, держащий Землю на фоне Лувра — прозрачная аллегория (1604). Если не Атлас, то Персей, освобождающий от дракона Андромеду-Францию, закованную в цепи из испанских дублонов (1598). Он — любимец богов, и Олимп, его семья, вдохновляет его и взывает к нему. Катрен под его портретом работы Якоба Голыдиуса утверждает: