Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

Далее Жуанвиль детально описывает Старца Горы, как о нем рассказал Людовику брат Ив, которому не удалось обратить Старца в свою веру [983]. Так пополнялись знания Людовика Святого и его людей о разнообразии мусульманского мира Ближнего Востока. Их реакция была типичной для христиан: ими владели ужас и восторг. И хотя эти террористы (terroristes), до самой смерти верные своему Старцу Горы, прибыли со страшной миссией, все же в них воплотилось то, что христиане феодального мира ценили больше всего: вера и верность. Ужасный и восхитительный Восток.

Находясь в Палестине, Людовик Святой принял в Цезарее и другое азиатское посольство, прибывшее из мест, еще более удаленных, — посольство «тартарское», или монгольское. Неужели сбывались надежды короля и христианского мира на обращение великого хана в христианство или, по крайней мере, на то, что он на стороне христиан будет сражаться с мусульманами? До сих пор эти надежды оказывались обманутыми.

Папство первым в христианском мире проявило интерес к монголам. В 1245 году Иннокентий IV отправил три посольства на поиски великого хана. Два доминиканца, Андре из Лонжюмо, который спустя некоторое время станет одним из приближенных Людовика Святого, и Асцелин из Кремоны, при участии доминиканца Симона из Сен-Кантена, отправились из Святой земли, а францисканец Джованни да Плано Карпини (Плано Карпини) вместе с Бенедиктом Польским прошел через Богемию, Польшу, Киев и низовья Волги [984].

Плано Карпини прибыл к великому хану и присутствовал при интронизации Гуюка; остальные дошли только до могущественных вождей. Все они получили один и тот же ответ, который в формулировке Плано Карпини звучал так: «Ты сам, во главе всех королей, будешь служить и хранить верность нам».

Людовик Святой знал об этих ответах и путешествиях со слов братьев. В начале 1248 года он принял Плано Карпини. Винцент из Бове приводит в своем «Spéculum historiale» большие фрагменты повествований Симона из Сен-Кантена и Плано Карпини.

Когда Людовик Святой находился на Кипре, к нему неожиданно прибыли послы от «великого короля Тартар», приславшего ему «множество добрых и искренних речений» и просившего передать, «что он готов помогать в завоевании Святой земли и освобождении Иерусалима из рук сарацин» [985]. Людовик в надежде послал к Гуюку двоих проповедников, говоривших по-арабски (полагали, что монголы лучше знают этот язык, чем латынь), с драгоценным пурпурным шатром в виде часовни, внутри которого были «образы», демонстрирующие суть христианской веры.

Андре из Лонжюмо предстал перед Людовиком Святым в Цезарее в 1251 году вместе с монгольскими послами, прибывшими с тем же ответом.

И мы предупреждаем тебя: ты не будешь жить в мире, если не будешь с нами. Ибо пресвитер Иоанн восстал против нас и такой-то и такой-то король (и он назвал их имена), и мы всех их предали мечу. Итак, мы требуем, чтобы каждый год ты посылал нам столько-то твоего золота и столько-то серебра, чтобы быть нашим другом, а если не сделаешь этого, то мы уничтожим тебя и твоих людей, как уже поступили с вышеупомянутыми.

Людовик Святой сделал печальный вывод из этого эпизода: «И да будет вам известно, что король весьма сокрушался, что посылал к ним» [986].

Однако отношения Людовика Святого с монголами на этом не прервались. В 1249 году прошел слух, что могущественный хан Сартак, один из потомков Чингисхана, обратился в христианство и принял крещение. Людовик Святой снова направил посланника, фламандского францисканца, который жил в Святой земле и был его подданным, — Виллема Рубрука. Он не был официальным послом, но у него было при себе приветственное послание от короля Франции. Рубрук встретился с Сартаком, который оказался христианином лишь по названию, и снова отправил его к хану ханов Мункэ в Каракорум, столицу в центре Монголии. Рубрук преуспел не более своих предшественников. Когда в 1255 году он вернулся, Людовик уже был во Франции. Рубрук направил ему интереснейший отчет о своем путешествии.

Наконец в начале 1260-х годов в отношениях между христианами и монголами произошел перелом. Христиане Акры, все более угнетаемые мусульманами, направили в 1260 году послов к новому великому хану Хулагу просить о мире и помощи. Хулагу освободил пленных христиан, обещал не трогать их и вернуть им Иерусалимское королевство.

Этого не знал Людовик Святой, когда получил послание, которое Хулагу повелел перевести на латинский язык в Марате, на берегу озера Урмия, 10 апреля года Собаки (1262) и которое его посол, венгр, доставил «королю Людовику и всем князьям, герцогам, графам, баронам, рыцарям и прочим подданным Французского королевства» [987].

Напомнив о господстве великого хана над всем миром и о победах его предков и его самого над народами, оказавшими ему сопротивление, Хулагу, который гордился титулом «разгромившего коварные народы сарацинские, благосклонного ревнителя христианской веры», то и дело говорит о своей благосклонности к христианам в своей империи и в землях, где велась война, и сообщает королю Франции об освобождении всех христиан, захваченных в плен и уведенных в рабство в подвластные ему страны. В Каракоруме он с великим удовлетворением принял прекрасный пурпурный шатер, доставленный Андре из Лонжюмо, но у него было неверное представление об иерархии глав христианского мира. Он полагал, что Папа — единственный верховный правитель. Лишь много позже он понял, что Папа — духовный глава, а что самый могущественный христианский король — это король Франции, один из его друзей. Отвоевав Алеппо и Дамаск у мамлюков, Хулагу собирался напасть на Египет и разгромить его. Для этого ему нужен был флот, и он просил его у французского короля, который должен был знать о его обещании вернуть христианам Иерусалимское королевство.

В замешательстве Людовик и его совет выслушали только преамбулу и напоминание о владычестве хана, которое, пусть даже чисто теоретическое, претило королю Франции. Людовик Святой поблагодарил и отправил посольство в Рим, где Папство еще много лет вело бесплодные разговоры.

Людовик Святой упустил предоставившуюся возможность, и, таким образом, монгольское пространство вновь закрылось перед ним.

Но конкретное знание, которое Людовик получал из первых рук в Египте и Палестине, не могло заставить его расстаться с той мифической, умозрительной географией, которая служила основой представлений христиан о Востоке. Нет лучшего подтверждения этому таящемуся в душе образу сказочного Востока, чем описание Нила Жуанвилем.

Вот вначале реальный Нил, каким после древних греков и римлян, после византийцев увидели его Людовик Святой и Жуанвиль, находясь в Нижнем Египте, — таким увидели его они, таковы были рассказы очевидцев.