Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

Здесь как на ладони вся казуистика поста и воздержания. Строгий пост соблюдается только по пятницам; менее строгий пост, на хлебе и воде, в вигилии четырех великих праздников Пресвятой Девы (признак марианского благочестия), — в Страстную пятницу, в канун дня Всех Святых и в некоторые другие торжественные посты. Другой случай — воздержание от некоторых изысканных блюд, от мясного и скоромного по средам, от мясного по понедельникам, от рыбы и фруктов по пятницам Великого поста и адвента. Другая казуистика предполагает аскетизм питания и касается чередования постов и воздержаний: они то в виде исключения не соблюдаются, то соблюдаются «иногда». Идеал аскетизма питания Людовика Святого, строгости которого он добивался, смягчается: отказ от воздержания от мясного по понедельникам, замена воздержания от рыбы и фруктов вообще вкушением одной какой-нибудь рыбы или плода по пятницам Великого поста и адвента.

Три фактора участвуют в этом (относительном) смягчении аскетизма питания: его слабое здоровье («слабость его тела», débilitas corporis ), сдерживающее влияние его исповедника и его окружения, его собственное желание меры, ибо он боялся впасть в гордыню чрезмерного аскетизма (ему не хотелось соперничать с монахом, который вкушал фрукты всего один день в году), желание соблюдать и в аскетизме питания чувство меры безупречного человека и, наконец, безусловно, некоторое потворство своим вкусам. Анекдот о том, что он не ел фруктов всего один день в году, тем самым противопоставляя себя образцовому монаху (это, пожалуй, не лишено известной доли иронии), объясняет поведение короля, который так любил фрукты, что это бросалось в глаза; об этом говорят его биографы и даже агиографы. Людовик Святой, которого нам живописуют, — это, вне всякого сомнения, человек, склонный к некоторым удовольствиям (кроме фруктов он обожает хорошую рыбу, например щуку), даже пристрастиям, и, надо отдать ему должное, он умеет обуздывать свои желания. Святой тот, кто ведет борьбу. В примере о разбавлении вина водой Людовику нет равных. Модель питания, вдохновляющая его, носит ярко выраженный монашеский характер, и когда ему советуют смягчить ее, то кроме заботы о его здоровье угадывается забота его исповедника и его окружения о том, чтобы в практике питания он сохранял подобающее его рангу достоинство. Аристократическая и королевская модель недвусмысленно противополагается здесь модели монашеской.

На примере Людовика Святого, каким он предстает в тексте Жоффруа де Болье, удается наконец выявить те продукты питания, вокруг которых возникает противоположение модели богатства и модели бедности: мясные и скоромные блюда, рыба, фрукты и вино. Если принять пост за точку отсчета, то хлеб и вода означают бедность (добровольную) питания.

Мой второй свидетель — францисканец Гийом де Сен-Патто, исповедник королевы Маргариты, которому после канонизации 1297 года было поручено написать официальное житие — «Vita», собственно говоря, агиографию. Мы располагаем лишь французским переводом этого жития, которое датируется самым концом ХIII века.

Гийом сообщает, что Людовик любил сидеть за столом с «глубоко почитаемыми особами», монахами, с которыми он мог «говорить о Боге», что заменяло урок, который он слушал в монастыре «во время трапезы». Он отмечает, что, отправляясь в церковь в Верноне, король собственноручно помогал убогим «в присутствии своих детей», которых хотел «воспитать и наставить в делах милосердия». И он велел готовить для этого «мясные и рыбные блюда, которые бы не повредили этим больным» [1169].

Итак, стол — не просто трапеза, но место, дающее возможность обрести спасение души. Это место заботы о теле (кормить, питаться) и наслаждения (наслаждения едой, наслаждения, связанного с едой: беседа, увеселения), а они незаметно могут превратиться в пороки: чересчур обильная еда и питье, несварение желудка и пьянство, болтливость или сквернословие, разврат, если присутствуют особы обоего пола (это неразлучные gula, luxuria ). Стол может и должен быть орудием совершенствования и воспитания, чему служат назидательные беседы и помощь бедным. Здесь Людовик Святой выступает как король-кормилец, король третьей функции Дюмезиля.

Его забота выставляется напоказ на протяжении главы XI, посвященной делам милосердия («pitié»). В ней содержится полная роспись того, как король прислуживает за столом бедным:

(Во-первых, каждую) среду, пятницу и субботу во время Великого поста и адвента он лично прислуживал тринадцати беднякам, которых приглашал откушать в его покоях или в гардеробе и прислуживал им (при еде), ставя перед ними питье и две пары тарелок с рыбой и прочим. И он сам разрезал два хлеба, (куски) которых он клал перед каждым, а слуги королевского покоя разрезали другие хлебы, чтобы каждому из бедных положить сколько надо. А еще блаженный король клал перед каждым из этих бедных два хлеба, которые они уносили с собой.

Сюда относится эпизод с убогим слепцом. Король сопровождает свой жест милостыней:

И до того, как они поедят, он давал каждому 12 парижских денье, и прежде всего тем беднякам, кто, как он видел, нуждались больше других; и если там была женщина с маленьким ребенком, он давал еще больше [1170].

…блаженный король, как правило, ставил перед собой три миски с супом, в который он собственноручно обмакивал куски хлеба, лежавшие перед ним, и он наливал суп в эти миски и ставил миски с супом перед упомянутыми бедняками. И он звал для этого самых убогих, каких только можно было сыскать, и с удовольствием прислуживал им, причем гораздо чаще именно таким (беднякам). Все десятеро получали 12 парижских денье — милостыню от святого короля [1171].

Точно так же он поступает и там, куда постоянно наведывается: в цистерцианском аббатстве Ройомон. Иногда он ест в трапезной, за столом аббата. Нередко он приходит туда, чтобы присоединиться к монахам, которые прислуживают сидящим за столом (порядка сотни монахов и до сорока конверсов):

Он шел к окну кухни и брал там миски с едой («viande») и нес их и ставил перед сидевшими за столом монахами…. А если миски были слишком горячие, то он, чтобы не обжечься, порой обворачивал руки своей мантией, и, случалось, еда попадала на мантию. Аббат говорил ему, что он пачкает мантию, а блаженный король отвечал: «Не важно: у меня их много», и проходил между столами, то наливая вино в кубки монахов, то пригубливая вино из этих кубков и похваливая, если оно было хорошим, а если кислило или отдавало бочкой, веля принести хорошего вина [1172]….

В Верноне один монах даже отказался есть иначе, как из рук самого короля; Людовик Святой «подошел к его постели и своими руками положил кусочки ему в рот» [1173].