Жак Ле Гофф - Людовик IX Святой

Итак, перед нами описание событий ноября 1254 года, времени, о котором прочие биографы твердят, что короля гложет печаль от провала крестового похода, когда он положил начало все более строгой аскезе питания. А тут он задает широкий пир, где подают скоромное в день, когда должны готовить постное, пир проходит с королевской пышностью, звучат тосты политического содержания, и король, пусть даже он выведен как сотрапезник, обладающий чувством меры (Мэтью Пэрис больше ничего не говорит), смеется и шутит.

Людовик сохраняет, когда это нужно, свой ранг за столом и может кое-чем поступиться ради королевских застольных манер, чему свидетельством изысканность блюд и королевская гастрономия.

Еще раз обращу внимание на точку зрения У. Ч. Джордана, который рисует Людовика Святого в состоянии конфликта между его аскетичесними склонностями и обязательной роскошью, диктуемой его функцией, между монашеской и монастырской моделью, к которой у него была склонность, и сверхаристократической королевской моделью, которую старались навязать ему традиция и общественное мнение. Конфликт между двумя внешними моделями, которые он должен был интериоризировать и которые плохо в нем уживались. Ну ладно, пусть даже Людовик Святой проявлял за столом склонность к мазохизму, но не думаю, что он вел себя как шизофреник. Если в нем гармонично уживались рыцарь и миротворец, война и мир, уважение к Церкви, монахам и клирикам и противление епископам и Папству, ревизии злоупотреблений королевских чиновников и продолжение построения централизованного монархического государства, этика и политика, то точно так же он сохраняет равновесие в своем поведении и в сознании застольной морали и выполнении своего королевского долга за столом. Зато некоторые его подданные и современники усматривали в этом проявление по образу и подобию братьев нищенствующих орденов, служивших ему советчиками и образцом лицемерия, в котором его упрекали.

И вот, когда у нас сложилось впечатление, что представленный здесь материал позволяет нам приблизиться к подлинному Людовику Святому в застолье, один-единственный текст вновь возвращает нас к обобщению, нормативному общему месту.

В «Carolinum», стихотворном «Зерцале государей», которое Эгидий Парижский поднес в 1200 году принцу Людовику, старшему сыну и будущему преемнику Филиппа Августа, родному отцу Людовика Святого, и в котором он предлагал Карла Великого в качестве образца для юного принца, он так рисует императора в застолье:

За этими строками явственно просматривается «Vita Caroli», «Жизнь Карла Великого» Эйнхарда (IX век):

В пище и питье он был воздержан ( temperans ), особенно в питье, потому что не терпел пьянства ни в ком, тем более в себе самом и в своих близких. В пище он все же не мог быть столь же воздержанным и часто жаловался, что пост вреден его здоровью. Пиры он устраивал редко, да и то лишь в дни особых торжеств, но тогда уж для множества гостей. К обычному обеду подавалось только четыре блюда, кроме жаркого, которое охотники обычно вносили на вертеле и которое он ел охотнее всякого другого кушанья. За обедом он слушал какую-нибудь музыку или чтение…. В отношении вина и прочих напитков был он так воздержан, что за обедом редко пил более трех раз. Летом, после дневного завтрака, он съедал несколько плодов и запивал один раз, затем, сняв одежду и обувь, как он это делал на ночь, отдыхал часа два или три [1194].

Заменим жаркое рыбой, подольем воды в вино, отменим дневной сон, — и вот в застолье уже не Карл Великий, а Людовик Святой. Как раз в начале XIII века Капетинги осуществили свою мечту, доказав, что они произошли от Карла Великого, reditus ad stirpem Karoli , и ведут себя как он. Людовик Святой в застолье, по сути, пусть с некоторым перегибом, не кто иной, как Капетинг, подражающий в застолье Карлу Великому. Безусловно, нелегко пытаться найти индивидуума и, думая, что вот наконец отыскал его в его неповторимости, вновь увидеть обобщения, модели и общие места. А ел ли Людовик Святой?

Три функции. — Христианский король, король трехфункциональный. — Первая функция: король — помазанник Божий, поборник справедливости и миротворец. — Мир. — Вторая функция: король-воитель. — Людовик Святой и третья функция. — Людовик Святой и экономика. — Экономика и управление. — Король и его «добрые города». — Финансирование войны и крестового похода. — Ростовщичество. — Деньги. — Спасение души и насущные потребности.

Вот уже три десятилетия некоторые медиевисты признают, что гипотезы Ж. Дюмезиля о существовании в индоевропейских обществах общего принципа организации мышления по трем основным функциям могут быть применимы к средневековому западноевропейскому обществу [1195]. Трехфункциональная идеология появилась в христианской латинской мысли в X веке (пожалуй, даже в IX веке, судя по переводу «Утешения Философией» Боэция, выполненному англосаксонским королем Альфредом); важная роль в распространении данного процесса, направления и условия развития которого еще едва намечались, могла принадлежать Ирландии. Эта идеология нашла выражение в знаменитой формуле «Поэмы», адресованной королю из династии Капетингов Роберту Благочестивому епископом Адальбероном Ланским около 1027 года; последний утверждает, что общество состоит из трех сословий: молящиеся ( oratoires ), воюющие ( bellatores ) и трудящиеся ( laboratores ) [1196].

Ж. Дюби доказал, что такому принципу организации подчинена изрядная часть интеллектуальных и институциональных структур западноевропейского общества XI–XII веков и что он, между прочим, еще присутствует в XVII веке, например у политика-теоретика Луазо, и сохранился до начала Французской революции, которая неким образом являла собой его триумф и конец [1197] [1198]

Мне кажется, эта модель помогает понять характер и образ королевской власти, воплощенной в Людовике Святом. Прежде всего, вспомним, что важной особенностью приложения средневековым христианским мышлением трехфункциональности к королевской власти является то, что в отличие от Древней Индии и Древнего Рима короли не выступают подобно богам носителями той или иной из трех функций (король по преимуществу законодатель, или воин, или гарант благоденствия), но совмещают в себе все эти функции [1199]. Наконец, не вдаваясь в детали сложных проблем распространения трехфункциональной идеологии, подчеркнем, что в средневековой Западной Европе она имела ограничения в виде других конкурирующих схем, прежде всего бинарных (клирики и миряне, богатые и бедные и т. д.), затем троичных (девственники, целомудренные, женатые или, если речь о женщинах, — девственницы, целомудренные, замужние) и, наконец, множественных (различные «сословия» («états») мира, игра социопрофессиональных категорий, весьма в духе XIII века, причем король и епископ вслед за императором и Папой возглавляют ряд сословий), а также, что, как доказал Ж. Дюмезиль, трехфункциональное мышление чуждо великому авторитету христианского мира — Библии. По мере неспешного развития процесса клирики Средневековья, например в ХII веке, бились над тем, чтобы ввести в Библию трехфункциональность и отождествить троих сыновей Ноя Сима, Иафета и Хама с тремя функциями или, вернее, с тремя воплощенными в них социальными группами: клириками, воинами и сервами, причем последние подчинялись двум первым.